— Данилов, по-моему, и так понятно, что все это — дело рук одного человека, следовательно, и машина одна и та же. Или ты думаешь, что ради того, чтобы тебя запутать, он купил себе несколько машин?
Они помолчали. Над остывающей туркой клубился тонкий кофейный пар.
Марта понюхала пар и спросила:
— Как твои раны?
— Ничего, спасибо.
— Может, выпьешь какой-нибудь нурофен? А то спать не будешь.
— Я и так спать не буду, — весело ответил Данилов, — а тебе пора. Завтра рабочий день. Кстати, я хотел сказать, что завтра ты поедешь на работу на моей машине, а твою я сам заберу, подъеду к твоему офису, и мы поменяемся.
— А может, ты довезешь меня утром до работы, а вечером до машины, и дело с концом?
— Можно и так, — согласился Данилов.
Зазвонил телефон, и это было так странно, что Данилов посмотрел сначала на Марту, потом на часы, а потом только снял трубку. Было половина первого. Звонила мать.
— Что случилось? — спросил Данилов, когда наконец понял, что это она. — Что произошло, мама? Все в порядке?
Правилами было установлено, что она звонит ему раз в две недели по субботам или воскресеньям. В восемь утра, до бассейна, но после тренажерного зала.
Из-за этих проклятых правил он почти не спал ни в субботу, ни в воскресенье. Ждал, как будто его должны были тащить на эшафот.
— Со мной все в порядке, — холодно сказала мать, — а вот с тобой нет.
С ним никогда и ничего не было в порядке. То он съедал неположенную грушу, то его заставали играющим в снежки с сыном дворника, то он отказывался играть перед гостями, это ему уже лет четырнадцать было, то детективы на ночь читал. А потом у него был нервный срыв, и он стал вообще ни на что не годен.
— Что за дикость! — говорила в трубке мать. — Почему ты ушел? Почему не побыл до конца? Отец был настроен поговорить с тобой.
— Отец меня даже не заметил, — возразил Данилов. Под повязкой вдруг стало так больно, что он судорожно выпрямился на стуле, стиснув край полированного стола. Пальцы поехали по полировке.
— Ничего подобного! Разумеется, он тебя заметил.
— Ну конечно, заметил, — согласился Данилов, — когда я к нему подошел и поздоровался. Он со мной тоже поздоровался.
— Андрей, ты не понимаешь, что творишь. Ты отказываешься от нас и лишаешь себя, себя огромного и важного жизненного стержня! Ты должен в конце концов понять, что ты не сам по себе, что ты наш сын, член нашей семьи и именно это делает тебя тем, кто ты есть.
— Я тот, кто есть, вопреки тому, что я член вашей семьи, — тихо сказал Данилов.
— Ты ошибаешься, Андрей. Отец мог бы дать тебе…
— Мне ничего не нужно, — перебил Данилов, ужасаясь тому, что ее перебивает, — спасибо.
— Неужели ты думаешь, что смог бы чего-то добиться, если бы не был нашим сыном? — холодно спросила мать. — Неужели ты вправду думаешь, что получил бы хоть какую-то работу, если бы не носил фамилию Данилов и отчество — Михайлович? Неужели ты до сих пор так глуп, Андрей?
Данилов молчал, дышать ему было трудно. Марта притихла за его спиной.
— О тебе спрашивала эта милая дама, Катерина Кольцова, жена Тимофея Ильича, — сказала мать с отвращением, — сам Тимофей Ильич не смог приехать. А она была и спрашивала о тебе, а я даже не знала, что сказать!..
— Ее фамилия Солнцева, — прохрипел Данилов. — Солнцева, а не Кольцова.
— Это не имеет значения, — заявила мать, — элементарная вежливость требует, чтобы ты поблагодарил отца за то, что у тебя появились такие уважаемые… партнеры, Андрей. А ты в очередной раз плюнул всем нам в лицо.
— Они не партнеры, а клиенты, мама, — все тем же людоедским голосом поправил Данилов, — и отец тут совсем ни при чем. Прости.
— Андрей, все, что ты получаешь, ты получаешь благодаря отцу, и только ему. Никто никогда и ничего не знал бы про тебя, если бы не фамилия твоего отца! Это же очевидно! Разве Тимофей Ильич связался бы с тобой, если бы ты был… никто?
Данилову хотелось сказать, что он не никто, а первоклассный архитектор.
Еще ему хотелось сказать, что Катерина и Тимофей Ильич понятия не имели о том, кто его отец, и только три дня назад Катерина спросила у него, не сын ли он Михаила Петровича, а Кольцов скорее всего вообще никаких книг не читает и ему наплевать на славу писателя Данилова, но ничего этого он говорить не стал.
— А эта девушка? — продолжала мать с неодобрением. — Зачем ты ее притащил? Ты же был с Лидой! Ты позволяешь себе приглашать на наш прием каких-то… крестьянок! Твой юношеский протест затянулся, Андрей! Я понимаю, что эта девушка нужна тебе только из чувства протеста, только потому, что мне нравится Лида, а ты намеренно делаешь мне больно и демонстрируешь, что мое мнение для тебя ничего не значит! Ведь так? Ты обидел Лиду, обидел меня — зачем? Все равно эта девушка тебе не пара, и ты отлично об этом знаешь. Ты уже один раз выбрал себе жену из чувства протеста — хватит!
Данилов заглянул себе под свитер. На белой марлевой нашлепке расплывалось красное пятно, и больно было, как будто нож поворачивался.
— Андрей, я прошу тебя, опомнись. И так уже все говорят, что с тобой творится что-то странное. У тебя безумие в глазах, Андрей!