Однажды ночью в августе

Разговаривать было, как всегда, очень трудно, поскольку приходилось перекрикивать царивший в комнате шум и часто повторять сказанное. Когда звон колокола возвещал об окончании свидания, Андреас всегда подавался вперед, чтобы поблагодарить Марию за визит. И если она не могла расслышать его слов, то понимала их по движению губ. При каждом посещении женщина замечала на лице своего собеседника выражение безмерного облегчения, поразившее ее еще в первую их встречу. Видя благодарность в его глазах, Мария едва могла сдержать слезы.

Вечером, когда муж вернулся из больницы, она рассказала ему о своем визите к Андреасу. Николаоса в первую очередь заботило, чтобы Мария не подхватила в тюрьме какую-нибудь инфекцию.

– В этом заведении наверняка кишмя кишат микробы, – заявил он. – И если там, по твоим же словам, все настолько плохо с санитарией, ты подвергаешь себя риску заболеть.

– Агапе му, – с улыбкой начала Мария, – я пережила проказу. Уверена, я смогу защититься от тюремных микробов.

– Если только будешь соблюдать меры предосторожности, – мягко сказал Николаос. – Например, мыть руки по возвращении.

– Ты ведь знаешь, Никос, что я всегда именно так и делаю, – заверила его супруга. – Я мою их очень тщательно.

– А твоя одежда?

– Ее я тоже стираю. До дыр, – поддразнила мужа Мария.

Поскольку ночь выдалась теплой, супруги решили поужинать на открытом воздухе, в своем маленьком саду. На следующий день Никос уезжал на очередную медицинскую конференцию. Марии вновь предстояло остаться одной на несколько недель. Впрочем, она никогда не упрекала супруга в том, что он предан своему делу и оно для него всегда на первом месте. Да и как она могла его упрекать? Ведь он спас ей жизнь. А теперь спасал жизни других людей. Тем не менее Мария всегда очень тосковала без мужа. Не только потому, что сильно его любила, но и потому, что управляться с Софией в одиночку ей было намного сложнее.

– Каждый раз, когда ты едешь в это злачное место, я страшно за тебя переживаю, – признался Николаос. – Даже притом что понимаю, зачем ты это делаешь. – Он замолчал, и они оба подняли глаза к небу, усыпанному ослепительно-яркими звездами. – Ты не надумала рассказать о своих визитах Александросу Вандулакису? – Этот вопрос беспокоил Николаоса почти так же сильно, как опасения насчет того, что Мария подхватит в тюрьме какую-нибудь заразу. – А если он узнает о том, что ты втихомолку навещаешь в тюрьме его сына?

– Он не узнает. Никто из Вандулакисов никогда не бывал в тюрьме, где содержат Андреаса, а ему самому посылать письма запрещено. Они не общаются.

– А что, если однажды Александрос решит проведать своего сына? Тогда он узнает, что ты тоже его навещала. Только представь себе возмущение старика!

– Это маловероятно, Никос. Александрос не простоит и получаса в той жуткой очереди к воротам тюрьмы. Он совсем слаб.

– И все-таки мне кажется неправильным, когда ты после свидания с Андреасом едешь к Александросу и ничего ему не говоришь о своих визитах. Разве ты не чувствуешь за собой вины? Прошу, расскажи ему все как есть, агапе му.

Мольба в голосе Николаоса заставила Марию отступить.

– Ты прав, это нехорошо, – признала она. – При нашей следующей встрече я непременно все ему расскажу. Я найду для этого подходящий момент.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Николаос вернулся в дом, чтобы собрать вещи в поездку, а Мария принялась убирать со стола. Она мыла посуду и размышляла о том, с чего начать разговор с Александросом о его сыне.

В следующие выходные Мария с Софией отправились в гости к Мегалос-Паппусу – Большому Дедушке, – так называла Александроса девочка. Она была еще слишком мала, чтобы интересоваться, почему ее дед не приходится отцом никому из ее родителей. Однажды Марии с Николаосом придется все объяснить Софии, однако этот день наступит еще не скоро. Гиоргоса же София прозвала Мусатос-Паппус – Бородатый Дедушка, – чтобы как-то различать двух паппусов.

Девочка всегда с нетерпением ждала визитов к Вандулакисам. Экономка кирия Хортакис пекла к ее приходу любимое печенье, а потом Софии разрешалось бегать по просторному дедушкиному дому – она это обожала. Желая порадовать внучку, Мегалос-Паппус купил ей лошадь-качалку. Она стояла в гостиной, и София могла играть там часами, качаясь на лошадке взад-вперед. Девочка назвала свою любимицу в честь коня Александра Македонского, хотя с трудом выговаривала это имя. София с удовольствием представляла, как мчится во весь опор по горам, подстегивая свою лошадку. Длинные кудрявые волосы развевались за ее спиной, из груди рвался крик: «Буцефали, вперед!» – в такие моменты София очень сильно напоминала Марии Анну.

За последние несколько лет Александрос Вандулакис успел полюбить Марию Киритсис. Он испытывал к ней гораздо более теплые чувства, чем к ее сестре, и считал более подходящей матерью для своей внучки. Имя Анны он даже отказывался произносить вслух.