Однажды в Америке

Быстро взлетев на сцену, я подошел к Вупи, с улыбкой протягивающей мне микрофон. Она смотрела на меня вполне доброжелательно и даже поощряюще. Мол, давай, приятель, вперед – ты добился своего и вознесся на самую вершину мира. Покажи же ему, как ты крут! Она даже не представляла, насколько точно угадала мои намерения… Я взял микрофон и оглянулся. Позади меня уже собралась целая толпа – Джексон, Гай, Квентин, Анджелина, Брэд, Кейт и старина Картрайт, который, как обычно, обильно потел и потому даже здесь, на сцене, старался исподтишка вытереть лицо и обширную лысину ставшим уже почти насквозь мокрым платком. Моя команда… Те, кто помог мне сделать самую крутую молодую студию Голливуда. Они были пока еще очень молоды, но уже, без всякого сомнения, – звезды. Я тихонько вздохнул. Простите, ребята, но после того, как я скажу все, что собираюсь, у вас начнется очень тяжелый период. И, возможно, кое-кто из вас не сможет пережить его без потерь. Без очень тяжелых потерь.

Я сделал шаг вперед и с извиняющейся улыбкой взял микрофон из рук Вупи Голдберг. После чего повернулся к залу, наполненному тремя тысячами без сомнения самых красивых, ухоженных, роскошно одетых, богатых и невероятно успешных людей планеты Земля, за которыми в прямом эфире с жадностью наблюдало еще несколько сотен миллионов человек, поднес его к губам и заговорил:

– У меня есть знакомый. Его зовут Драган. Он уже давно уехал из Сербии и живет в Париже. Но о родственниках не забывал. Навещал, регулярно помогал. А в конце февраля его жена с детьми поехала на похороны матери. И знаете что? Его жену, детей, тестя, мать, отца – всю семью вырезали те самые бедные албанцы, которых мы так активно защищаем, что готовы отправить им на помощь свои бомбардировщики. Ножами. По горлу. Всех – женщин, стариков, детей, даже грудных младенцев. Двадцать семей… – В зале начал нарастать гул, поэтому я повысил голос: – И знаете, что самое интересное? А то, что в этом году исполняется ровно шестьдесят лет от того момента, когда в небе над Европой появились боевые самолеты с крестами на крыльях, которые обрушили свои бомбы на головы мирных людей. И те, кто их послал, тоже утверждали, что делают это исключительно из гуманизма, что кого-то защищают, что поступают единственно верно, что несут мир… – Над сценой полилась музыка. Потому что приветственная речь на церемонии ограничивалась сорока пятью секундами. Ну, чтобы не затягивать церемонию. Так что ровно через сорок пять секунд, чтобы поторопить выступающего, включается музыка… Но гул в зале был уже громче любой музыки. Поэтому последние слова я практически прокричал: – Вдумайтесь, люди, – что мы делаем? Какую последовательность событий мы запускаем? К чему нас это приведет? Чем это обернется для Европы? Неужели мы действительно хотим, чтобы ради того, чтоб отвлечь людей от минета, сделанного господин президенту в Овальном кабинете, весь мир начал ассоциировать Америку с той страной, что шестьдесят лет назад так же, как и мы, послала на другую европейскую страну свои бомбардировщики, развязав тем самым самую чудовищную мировую бойню в истории? Мы точно хотим именно этого?