Однажды в Мидлшире

– Да, – подтвердил архивариус. – Это было незадолго до его смерти. Он уже не мог работать в архиве, и мы сделали для него копии всего, что он запрашивал, хотя обычно для этого нужно особое разрешение. Его секретарь приходил за папкой. Но вы ведь будете работать здесь?

Сьюзан неуверенно кивнула. Холодный зал не внушал ей оптимизма, но особого разрешения у нее не было. Разве только удостоверение журналиста, выправленное для нее Дропсом сегодня утром, давало какие-то привилегии.

– Присядьте, – сказал архивариус. – Я вам все принесу. Но нужно будет подождать.

Она выбрала самый крайний стол. Стул оказался неудобным, слишком жестким и со слишком высокой спинкой. Когда Сьюзан попыталась хоть как-то на нем устроиться, он дернулся и ножки чиркнули по кафелю. В тишине зала звук получился оглушительным. Все головы повернулись к ней. На лицах было недоумение и недовольство. Сьюзан мягко улыбнулась и поглубже втянулась в свитер с высоким воротом.

И почему городской архив достался ей, а не Виктору? Уж он-то, с его апломбом и энергией, тут бы не растерялся. И наверняка понял бы, что важно, а что – нет, гораздо быстрее, чем она.

Но Виктор был занят другим. Утром в редакции он был рассеян и выглядел так, будто провел бессонную ночь. На прямой вопрос Дропса Виктор отшутился, пробормотав что-то про чтение конспектов, получил задание и умчался. Они даже не успели поговорить. А может, и правильно, что не успели. Дропс ведь так и не знал, что теперь загадкой медальона занимаются все его журналисты. Или все-таки знал? Всегда было трудно понять, что у него на уме.

Сьюзан помнила его еще со школы, где он вел кружок литературы и журналистики. Уже тогда Дропс изо всех сил старался казаться эксцентричным. Он носил яркие галстуки и джинсы, презирая школьный дресс-код, мог во время занятия, будто бы в азарте спора, сесть на парту, а не на стул, и даже подпустить в речь бранных словечек. Все это делало его интересным, и у него всегда был полный класс, но мало кто воспринимал его всерьез.

Как и сама Сьюзан. По крайней мере, пока не поступила в колледж и не поняла, чему на самом деле научил ее Дропс.

– Вот, пожалуйста.

Архивариус с величайшей осторожностью положил на стол два увесистых тома и толстую папку.

– Кое-что нельзя выносить даже в зал, но я сделал для вас копии. – Он постучал по папке. – Их, разумеется, нельзя забирать. Мы закрываемся в десять. Внизу есть кафетерий. Если вам потребуется перерыв, положите все в лоток возле моего стола. Приятной работы.

Сьюзан поблагодарила его и потянулась к первому тому. Ну что ж, не так много, но и не так мало, учитывая, сколько лет этим свидетельствам. Интересно, что здесь искал Михлич? Не просто же так он интересовался старейшими фамилиями Мидлшира?..

Мидлшир, 1808 год, сентябрь

– Эсмеральда, милая, поговори со мной.

Леди Элеонора стояла возле запертой двери и пыталась уговорить дочь выйти из комнаты. Дочь не была настроена выходить и, судя по звукам, громила все, до чего могла дотянуться.

– Не хочу! – донеслось из-за двери.

Бабах!

Леди Элеонора поморщилась.

– Послушай, но ведь в этом нет смысла. От того, что ты сидишь в комнате, ничего не изменится. Давай все обсудим, как взрослые люди. Отец выслушает твои аргументы…

Бумммм!

– Ха! Выслушает! Он никогда не слушает!

Джонатан Диглби подошел к двери и мягко отстранил жену.

– Она в ужасном настроении, – прошептала леди Элеонора. – Прошу, будь с ней помягче.

Лорд ничего не ответил, и леди Элеонора оставила его одного. Напоследок она обернулась через плечо. Лорд молча стоял у двери и ждал, пока шум прекратится.

– Эсмеральда, открой дверь, – сказал он.

В комнате стало тихо.

– Нет, – наконец отозвалась Эсмеральда.

– Послушай, я хочу тебе только добра.

– Тогда это самое ужасное, что ты можешь хотеть!

– Это очень грубо, Эсмеральда.

– Недостаточно грубо! Ты продаешь меня! Продаешь меня за связи и влияние, как хотел продать Джо.

– Ты ошибаешься. Я забочусь о твоем будущем.

– Я сама могу о нем позаботиться!

Лорд Диглби покачал головой:

– Ты слишком молода для этого.

– А ты слишком стар!

Губы лорда Диглби сжались в неприятную линию.

– Хорошо, Эсмеральда, если тебе нравится сидеть в своей комнате – сиди. Ты не выйдешь оттуда, пока не поумнеешь и не научишься уважать старших.

Он вставил ключ в замок и несколько раз повернул. Дверь затряслась.

– Что? Выпусти меня!

Но лорд уже шел по коридору.

– Ненавижу тебя! Я убегу! Убегу, как Джо, и ты никогда меня не найдешь! – неслось ему вслед.

Джонатан Диглби уходил. Он был рад, что никто не видит его лица.

Мидлшир, наши дни

– Ричард! – Голос Анны-Лизы влетел в фотомастерскую раньше ее самой. – Ау, Ричард!

– Я в подвале!

Голова фотографа высунулась из люка в полу. Это была впечатляющая голова. Лохматые черные волосы, густые брови и глубоко посаженные глаза делали Ричарда много старше его лет. Длинный нос с горбинкой добавлял лицу нотку греческой трагедии. Это был бы весьма драматический профиль, если бы не живой мальчишеский рот, готовый в любой момент рассмеяться.