Однажды в полночь

– Ваша светлость, у вас ведь есть собственные дети, не так ли? Насколько мне стало известно, детей, которые работают на фабрике, часто бьют только за то, что они присели на миг, чтобы отдохнуть. Они находятся на ногах больше двенадцати часов в день. При этом их содержат практически впроголодь. Их заковывают в кандалы при малейшем неподчинении. Они остаются без волос, когда те попадают под движущиеся части станков. И не только волос. Они часто лишаются жизни!

– Джонатан… – опять предостерегла его мать.

Вайолет остановила ее, взмахнув рукой. Она жадно следила за братом, открыв рот.

А Джонатан старался, чтобы его голос звучал обыденно и бесстрастно.

Герцог прикрыл глаза. Джонатану было известен этот один из любимых способов защиты великих мира сего – показать, как им наскучил собеседник. Ничто не могло быстрее обезоружить плебея, чем этот прием.

– Если у вас получится стать деловым человеком, то в один прекрасный день вам придется столкнуться с необходимостью максимально увеличить прибыль и минимизировать расходы, мистер Редмонд. И тогда вы поймете, что глупые, никому не нужные дети-сироты являются самым выгодным источником рабочей силы. Большинство из них самого низкого происхождения, поэтому очень часто приходится прибегать к телесным наказаниям, чтобы поддерживать среди них необходимую дисциплину. Если их не занять чем-то полезным, то очень скоро они окажутся на улицах и в конечном счете в тюрьме. Их содержание там обойдется нам в изрядную сумму. Так что пусть они лучше вносят свой вклад в экономику. А то, что они погибают по причине собственной неосторожности, – ну что ж, такова жизнь! Их места займут другие.

Джонатан сделал вид, что размышляет над его словами.

– Вы, разумеется, правы. Но на фабриках работают не только сироты. Насколько я понял, довольно часто нежеланные и незаконные дети весьма богатых и влиятельных родителей оказываются в работных домах.

Неожиданно за столом повисла напряженная, угрожающая тишина. Герцог дал заманить себя в ловушку и только сейчас понял это.

Он медленно выпрямился на стуле и посмотрел на Джонатана пристальным, испытующим взглядом. Как будто увидел его в первый раз.

А тишина длилась. Никто не понимал, что нужно сказать и что именно произошло, кроме того, что сейчас случилось что-то очень важное. Джонатану показалось, что он увидел вспышку беспощадной свирепости в глазах герцога, но это могло быть всего лишь отражением колеблющегося пламени свечей в его зрачках.

Джонатан улыбнулся ему коротко и сдержанно. И окинул взглядом лицо герцога в поисках напряженно дергающегося мускула.

Наконец герцог ответил ему медленной и неприятной улыбкой, которая словно говорила: «Мне все равно, что ты говоришь. Ты не заденешь меня за живое, потому что тебе никогда не стать герцогом».

– Если это правда, то какое счастье, что существуют работные дома и фабрики, чтобы давать кров таким детям. Иначе их ждала бы более жестокая судьба на улицах или в руках закона.

Джонатан смотрел ему прямо в глаза, не моргая. Тот ответил ему таким же взглядом.

– Грязный мерзавец… – задумчиво сказал Джонатан.

За столом ахнули. Все головы, как в конюшне, вскинулись одновременно и повернулись в его сторону. Затем в сторону герцога.

Вайолет засветилась весельем. Такой он не видел ее уже несколько недель. Ей явно требовалось поучаствовать в споре, как тогда, когда она попросила его купить марципанов.

– …так, я думаю, мог бы сказать вам тот, кому совсем не все равно, что на фабриках существует детский труд. Учитывая, что грядут какие-то серьезные реформы в этой области, значит, есть люди, которых это касается. Я слышал кое-какие слухи на этот счет.

Джонатан сказал правду. Да и не хотел никого обманывать.

– Джонатан! – Голос отца был суровым. Голос человека, который сейчас с удовольствием отхлестал бы тростью своего младшего сына. – Детский труд – всеобщая практика.

Теперь герцог не спускал глаз с Джонатана. Пламя свечей плясало у него в зрачках. Эффект оказался удивительно к месту. Джонатан мысленно пожелал ему сгореть в аду.

– Прямо так бы и сказал? – ледяным тоном поинтересовался герцог. И почти благосклонно.

Но Джонатану была известна такая тактика. «Спасибо, папа!» – мысленно поблагодарил он отца.

– Но, вне всякого сомнения, мистер Бин продаст фабрику именно вам, – миролюбиво сказал он. – Однажды все-таки станет понятно, что означают эти его загадочные требования.

«Я его уничтожу, Томми, – поклялся себе Джонатан. – Пусть даже это будет стоить мне жизни».

– Разумеется. Почему нет? – лениво протянул герцог. – Не представляю, что он может получить предложение лучше, чем от клуба «Меркурий», тем более что мое имя еще не упоминалось. Мне кажется, он недостаточно профессионален и пока просто как следует не оценил то, что мы ему предложили. Ваш отец и я…

– Мама? – голос у Вайолет был каким-то странным. Задыхающимся и тихим.

Однако сидевшие за столом услышали ее, как люди слышат чужой, предупреждающий об опасности звук посреди шумной толпы.

Все повернулись к ней.

В лице ни кровинки. В широко открытых глазах застыл шок.