Однажды в полночь

Она вдруг испытала ноющую боль. Как будто фабричный надсмотрщик воткнул в нее тот заостренный кол.

Последовало гнетущее молчание. Герцог был вполне доволен тем, как поставил ее на место. И совершенно не сомневался, что она вернет ему медаль.

– Это уже не ваша вещь. Вы сами ее отдали. Но всегда можете попытаться отобрать ее у меня.

Томми встала так резко, что герцог слегка отпрянул. Она посмотрела на него сверху вниз, оглядела стол, прикинула, насколько быстро герцог сможет сделать выпад, чтобы схватить ее.

И поняла, что ему это не под силу.

– Думаю, что нет. У вас это не получится. Я нахожу полным иронии тот факт, что герой, который своей смелостью подавлял врагов на войне и завоевал вот это, – Томми покачала медалью перед его лицом, – теперь так боится меня.

Вежливо присев, Томми только тогда повернулась к нему спиной и вышла из кабинета, потому что ей страшно не хотелось – не дай бог! – чтобы ее отец подумал, будто она невоспитанна, как какая-нибудь крестьянка.

Глава 22

Джонатан получил приглашение на ужин в дом лорда Чизлинга.

– Джонатан, ты хорошо себя чувствуешь, дорогой?

– Прекрасно, матушка. Спасибо, что поинтересовалась.

Отец поднял голову, убедился, что сын здоров, и снова опустил глаза.

Неожиданно Джонатан вспомнил, как отец брал своих мальчиков – его, Лайона и Майлса – на рыбалку. И сколько терпения проявлял, как радовался, сколько было в нем гордости, когда Джонатан подсек свою первую форель. А потом было обучение верховой езде. Обучение стрельбе.

Как Айзея превратился в того, кем стал сегодня?

Джонатан понимал, что многими лучшими своими качествами обязан отцу. Прямо или косвенно, но именно ему.

В отличие от Томми, у которой отца не было.

Как раз сейчас она, может, ударилась в теплые воспоминания с герцогом, сидя за столом в кругу его семьи.

Однако Джонатан сильно сомневался в этом. И начинал беспокоиться. Хотя не станет же она втыкать деревянный кол в герцога!

Джонатан постучал во входную дверь. Второй раз. Изо всей силы. Потом еще.

Наконец раздались шаги на лестнице.

– Ты не слышала моего стука?

– Извини, – сказала Томми с отсутствующим видом, после непонятной заминки, во время которой молча разглядывала его.

Опять возникла пауза. С ощущением пустоты и тяжести. Томми, казалось, превратилась в какой-то неодушевленный предмет – как стул или камень, лишенный способностей и сил говорить.

– Ты как?… Виделась с герцогом?

– Да. Я виделась с герцогом.

Все тот же отсутствующий вид. Она была тиха, двигалась осторожно, как будто опасаясь того, что если пойдет быстрее в определенном направлении, то обязательно наткнется на что-нибудь и поранится. А потом Томми улыбнулась. У Редмонда возникло ощущение, что ее губы не смогли преодолеть сопротивление ледяной маски, в которую превратилось ее лицо, и лишь обозначили кривую линию. Этакая пародия на улыбку.

Джонатан встревожился не на шутку. Было непонятно, о чем и как спрашивать. Весь ее вид говорил о том, что любые расспросы неуместны.

– Что случилось? – все-таки рискнул спросить он.

– Что случилось… – Томми скривила губы и, обняв себя за плечи, подняла глаза к потолку. – Ну, он был весьма предупредителен. Рассказал мне, как относится к меркантильным проституткам. Предположил, что мне от него нужны деньги. Сказал, что не даст ничего, потому что люди, подобные мне, никогда не бывают довольны тем, что получают, и выразил надежу, что я не побеспокою его или его… с-семью впредь. Манеры у него действительно безупречные, и он очень красивый мужчина.

Джонатан не издал ни звука.

Казалось, Томми потрясена до глубины души. Она улыбнулась. Улыбка получилась грустная.

– Я показала ему медаль. – Она разжала руку. Медаль лежала на ладони, как свидетель жизненного краха. В голосе Томми прозвучало легкое удивление на грани с веселостью. Насмешка над собой.

Томми подняла на него глаза. От ее горькой покорной полуулыбки Джонатан чуть не задохнулся.

В ней было ощущение поражения, и его это ужаснуло.

Редмонд все еще не мог найти в себе сил, чтобы вымолвить хоть слово.

– Я и в самом деле показала ему медаль, – повторила Томми, тихо и как-то недоверчиво. Потом коротко рассмеялась. Талисман ее детства! Чью силу отобрал человек, которому титул давал возможность лишать смысла и значения любую вещь или людей. Который по своей прихоти мог пользоваться вещами и людьми или отбрасывать их за ненадобностью. – Но я не отдала ему ее. – Она вздернула подбородок. – Видел бы ты его лицо в тот момент.

Джонатан еще никогда так не ненавидел себя за молчание.

И вдруг прямо у него на глазах маска на ее лице начала медленно разваливаться на куски. И Томми снова стала собой настоящей. Как расцветшая роза.

Она прижала кулак ко рту.

О Господи, Господи, Господи!

Джонатан предпочел бы, чтобы с него заживо сняли шкуру и замариновали в уксусе, чем смотреть на плачущую женщину.

Его охватила паника, желание сбежать, куда глаза глядят. Но женщины так часто плачут по непонятным причинам и в самое неподходящее время. А потом даже не могут объяснить, почему.

Томми быстро отвернулась. Ясно, что ничего объяснять она не собирается.