Одноглазый дом

– Господин рассудитель, разрешите? – Человек в красном встрепенулся, не ожидая, что кто-то к нему обратится. – Я бы хотела донести до суда несколько важных фактов.

Он скептически покосился на кипу бумаг в ее руках, но позволил пройти к трибуне.

– Я здесь не ради подсудимого, а ради безлюдей, – начала Флори дрожащим голосом и замолчала, чтобы унять волнение. Пауза получилась почти театральной. – Нам важно найти преступника, потому что у нас есть подозрения, что на безлюдей охотятся.

Флори покосилась на лютенов и отметила, как они встревожились, услышав истинную причину преступлений, о которой все предпочитали молчать.

– Что за странные доводы, госпожа Гордер? – вмешался следящий. – Вы не горъюст, а простой свидетель.

– Я работник домографной конторы и имею полное право говорить о безлюдях, – отчеканила она и взглянула на рассудителя, чтобы получить от него одобрение. Когда он кивнул, Флори продолжила: – В последнее время вокруг безлюдей наблюдается подозрительная активность. Мы полагаем, что именно дома являются целью, а убитые лютены – средством для захвата подземных тоннелей.

– Это пустые домыслы, – прошипел следящий.

– Попробуете их оспорить? – Флори с вызовом взглянула на него. Обвинитель стушевался от неожиданной напористости, и она использовала момент, чтобы перехватить инициативу: – Для начала будьте любезны объяснить логику убийцы, коим вы считаете Даэртона. Например, зачем ему шпионить за Сильваном, если он и без того знал, где живет лютен, и имел доступ к тоннелям?

По лицу следящего заходили желваки. Каменная уверенность дала трещину.

– В Паучьем доме найдена пуговица. И лютина из Дома циркача подтвердила, чья это одежда.

– Никто не отрицает, что Даэртон был там. Он мог просто обронить ее, когда приходил со мной. На вашей форме тоже не хватает одной пуговицы, но это не делает из вас убийцу, не так ли?

Следящий спохватился и опустил глаза, чтобы проверить, все ли пуговицы на месте. Его камзол был безукоризненно аккуратен, но этой уловкой Флори надеялась отвлечь внимание.

– Обвинения в убийстве Мео также выглядят необоснованными, – начала она, но следящий уже отлип от своей дражайшей формы и снова ринулся в бой.

– Свидетели утверждают, что Мео был правой рукой домографа. А лютина из Дома циркача заявила, что обвиняемый стремился занять его место, очевидно надеясь на поблажки в правилах Протокола.

– Тогда почему эта лютина еще жива? Раз она знала секрет Даэртона, почему он не убил ее первой?

Лиза со скамьи громко ахнула, и ее точеное личико исказилось испуганной гримасой. Порция страха была слишком легкой платой за предательство Дарта.

– Возможно, потому что и не было никакого секрета? – подсказала Флори.

– Вы же сами назвались его невестой!

– Я рассказала правду, даже осознавая, чем это может обернуться. Лучше честно признаться в нарушении устаревших правил, чем поставить на себе клеймо убийцы!

– Вы хотите оспорить Протокол? – с прищуром спросил следящий.

– Я пытаюсь донести, что правила в нем устарели. Мы не можем защищать права безлюдей, ущемляя права лютенов.

– Это демагогия.

– Это называется справедливостью, если вы не знаете, – ответила Флориана и сама удивилась, как жестко прозвучал ее голос. – Мы заключаем лютенов в четырех стенах, обрекаем их на одиночество, – и зовем это службой. Мы связываем их правилами и грозим казнью, чтобы они были послушными зверьками в клетках, хотя Протокол не имеет никакой силы. Те, кто зовется в нем собратьями, на поверку оказываются кучкой озлобленных людей, готовых загрызть своего.

Изящным жестом картежника-шулера она достала из кипы бумаг несколько скрепленных листов.

– Вот отчет о совете лютенов. Он состоялся несколько дней назад в Голодном доме. Присутствовали все. Взгляните, господин рассудитель. – Флори передала документ через помощника и вернулась за трибуну. – В суде лютены утверждали, что опасались Даэртона и подозревали его. Тем не менее это не помешало им прийти в Голодный дом. Никто из них не обратился к домографу с подозрениями – ни до, ни после совета. А при обсуждении трагедии ни один лютен не обвинил самого Даэртона в убийстве.

Тучный Франко поднялся со скамьи, явно желая возразить, но прежде, чем он успел издать хотя бы звук, Флори твердо заявила:

– Отчет заверен подписью каждого лютена, поэтому бесполезно оспаривать его содержимое. Вы все, – она обвела взглядом кучку растерянных лютенов и лютин, – уже подтвердили, что согласны с написанным.

Внезапно Франко издал судорожный вздох, схватился за горло и грузно опрокинулся назад. Толпа позади него расступилась, и он рухнул на пол, проломив собой скамью. В зале поднялась суматоха и взволнованный шум, не стихавший, пока охранники не унесли лютена прочь. Был это настоящий приступ или Франко притворялся, чтобы помешать ей, – Флори не знала, зато видела, как зол следящий и обескуражены лютены. Многие из них, лишившись мест, сгрудились у стены, перешептываясь и хмуро переглядываясь.

Рассудителю пришлось долго успокаивать зал, чтобы Флори смогла продолжить.