Одноглазый дом

Сумерки опускались на землю, как тяжелый театральный занавес. Дарт остановился, чтобы зажечь фонарь, и тени превратили его лицо в угольный портрет, а глаза наполнились блеском, похожим на огненные всполохи. Когда он зашагал дальше по слякоти, Флори ускорилась, боясь отстать. Ее преследовало какое-то детское убеждение, что она в безопасности, пока находится в защитном круге света. От мрачных мыслей спасало то, что Дарт пытался отвлечь разговорами: спрашивал о Лиме, традициях южан и местных безлюдях. Он шел слишком быстро, размашисто, и Флори приходилось едва ли не гнаться за ним, от чего ее речь прерывалась частыми мелкими вздохами.

– Южане говорят: «Брошенные дома что бродячие собаки – и жалко, и боязно». Мы опасаемся безлюдей, но стараемся заботиться о них, как о всяком живом существе.

Тут она осеклась, поняв, что на западных землях присказки и традиции южан теряли всякую силу.

– Думается, вашим безлюдям живется проще. – Дарт произнес это с какой-то ноткой зависти, а может, она неправильно уловила интонацию. – А здесь очерняют все, что связано с безлюдями.

Флори вспомнила газетчиков в зале суда: если они насмехались над лютенами, находясь на их территории, то какие вольности позволяли в очерках?

Дарт продолжал:

– Власти сделали из нас врагов, потому что существование монстров оправдывает присутствие защитников. Они создают иллюзию, что нужны людям.

– Некоторые безлюди и впрямь наносят вред, – справедливо отметила Флори. – Например, Паучий дом. Сам говорил, что от него многие пострадали.

Дарт пожал плечами:

– Знаешь, среди людей тоже встречаются ужасные личности. Но это же не значит, что нужно бояться или ненавидеть всех, правда?

Флори ничего не ответила, не желая объяснять, почему образ одного следящего превратил в чудовищ всех, кто носил пепельно-синюю форму с ромбовидными пуговицами.

За разговором они не заметили, как одиночные деревца срослись с кромкой леса. Зыбень. Его мрачная глубина затягивала, и туман, что клубился внутри, не мог разогнать эту тьму. Флори поежилась и торопливо поравнялась с Дартом. Они вошли в лес рука об руку, едва соприкасаясь рукавами. В сыром воздухе дышалось трудно, будто он проникал в горло и кололся иглами.

Ветви деревьев сводом сошлись над тропой – когда-то, возможно, здесь была дорога, но теперь она заросла подлеском. Чем дальше Дарт и Флори пробирались, тем бледнее становился свет фонаря – или, может, темнота сгущалась вокруг них. Когда тишину прорезал крик ночной птицы, Флори вздрогнула.

– Мы почти пришли, – успокаивающе сказал Дарт, как будто в безлюде их ждал растопленный камин и радушный прием.

Они свернули с основной тропы и полезли напролом через поросль. Дарт шел первым, приминая к земле колючие побеги, за ним следовала Флори, свыкнувшись с тем, что царапины на коже зудят и ноют.

Постепенно лес редел и мельчал, а затем отступил перед небольшой поляной с единственным деревом в центре. Исполинский дуб распростер ветви над землей и намертво вцепился в нее корнями, похожими на старческие кисти с кривыми, изувеченными подагрой пальцами. От дерева остался один скелет – окаменевший и монументальный. Он выглядел устрашающе, но чувствовалась в нем какая-то надежность, сила, словно лес сам создал нерушимую крепость внутри себя.

Дарт подлез под корни и взгромоздил на них фонарь. Пытаясь понять, что он задумал, Флори подошла ближе и увидела в глубине корней, нависающих над землей высокой аркой, спрятанную дверь. Она поросла мхом, почти поглотившим кривую ручку-скобу и замочную скважину. Корень-дом и впрямь скрывался под деревом.

Вначале показалось, что Дарт возится с ключом, а он всего лишь отцепил от пояса флягу и откупорил ее, зажав пробку в зубах, затем поднес горлышко фляги к замочной скважине и поводил влево-вправо.

– Что ты делаешь? – не удержалась Флори.

Дарт выдал в ответ набор звуков. Выговорить слоги помешала пробка, зажатая в зубах. С трудом удалось разобрать, что он «задабривал безлюдя дождевой водой».

Не успела она удивиться столь странному объяснению, как ее ждал новый сюрприз. Замок громко щелкнул, и дверь распахнулась, словно жадный рот, готовый проглотить лакомство.

– Рин знает, что ты можешь открывать безлюдей без ключа?

Дарт, не переступая порога, выплеснул воду на пол, и желтое мерцание фонаря отразилось в растекшейся луже.

– Знает, – лениво ответил он, когда закупорил флягу и вернул ее на пояс. – Мы вместе обнаружили эту особенность, хотя он по старинке пользуется ключами. Мы не всегда можем предоставить безлюдю то, что он просит.