Одолень-трава

Первый раз за день, вот только сейчас в машине, Николай Сергеевич как бы отпустил тормоза, расслабился. От поставленной ребром ладони тугая струя встречного ветра била в лицо, и после духоты больничной палаты дышалось легко, всласть.

Вот и улица, которую назвал парень. Многоэтажные новые дома идут вперемежку с деревянными одноэтажными. Вокруг старых домиков еще уцелели густые вишневые сады. Только долго ли осталось красоваться тем садам? Новые дома наступали широким фронтом, не через год, так через два, через три ряды их сомкнутся и еще одна окраина Москвы превратится в новый микрорайон. И, как это бывает, останется от старого разве что название: Фили, Кузьминки, Мневники…

Жили Васильковы в одном из деревянных домиков.

Николай Сергеевич открыл калитку, прошел выложенной камнем тропинкой в глубину сада.

Тропинка скоро привела его к дому. И еще не входя в него, уже можно было догадаться, что живут тут две семьи: два отдельных входа, две застекленные террасы, две телевизионные антенны… Которая же из квартир васильковская?

Пока Николай Сергеевич гадал, на ближней к нему террасе появилась женщина средних лет.

— Вам кого?

Коля не описывал свою мать. Но вот Николай Сергеевич увидел эту незнакомую женщину, услышал ее тихий, неторопливый голос — и почему-то сразу уверился, что перед ним именно Колина мама.

— Мне Василькову… Будем знакомы. Николай Сергеевич.

— Антонина Ивановна, — она сделала движение протянуть руку, но почему-то застеснялась, и тогда, чтобы выручить ее, Николай Сергеевич протянул свою.

Рука у нее была крупной, сильной, рабочей. И вся она была плотная, приземистая. А вот глядя в ее лицо, Николай Сергеевич не смог определить, красивая она или нет. Лицо у нее — правильно Коля говорил, лучше не скажешь — было просто добрым. Добрым и открытым: на нем легко читалось каждое внутреннее движение.

— Ну что же мы стоим-то, — как-то очень просто, как старому знакомому, сказала Антонина Ивановна. — Проходите в комнату.

Узенькие тесные сени. В одном углу газовая плита, в другом — умывальник, ведра с водой. Значит, воду носят из колонки.

— Вот сюда… Хотите, на стул, хотите, на диване располагайтесь.

Комната просторная. На окнах цветы, на стене, над диваном, ковер; в переднем углу большой телевизор, рядом — самодельная этажерка с книгами. Посредине комнаты, в окружении стульев, круглый стол, накрытый холщовой вышитой скатертью.

«Ну ладно, — сам себе сказал Николай Сергеевич. — Огляделся, пора и разговор начинать… Вот только — все тот же вопрос! — с чего и как начать-то?..»

— Я к вам, Антонина Ивановна, от Коли…

— Что с ним? — не дав договорить Николаю Сергеевичу, сразу встрепенулась и вся подалась вперед Василькова.

— Да успокойтесь, успокойтесь, — как можно мягче проговорил Николай Сергеевич. — Жив-здоров… Я же и хотел сказать, что передает вам привет.

— А когда вы его видели?

— Да ну… совсем недавно, какой-нибудь час назад.

— Не может быть! — Антонина Ивановна вся засияла, засветилась от радости и глядела теперь на Николая Сергеевича восторженными глазами: надо же, какой-нибудь час назад — всего час назад! — этот человек видел ее Колю! — Ну, рассказывайте, рассказывайте!

— Да что особенно рассказывать: чувствует себя прекрасно, выздоравливает.

— Ходит? Или хотя бы встает?

— Ходит! — Николай Сергеевич и сам не понимал, как это у него сорвалось с языка. После «чувствует себя прекрасно» сказать «встает» показалось вроде бы слишком мало.

— Постойте-ка, постойте-ка… — Антонина Ивановна то ли почувствовала, что Николай Сергеевич хватил через край, то ли что-то вспомнила, но лицо ее разом потухло и насторожилось. — А это не Колька вас подослал, чтобы меня успокоить?.. Ну точно! А ни в какой больнице вы вовсе и не были — там же карантин. Как же так: родную мать не пускают, а стороннего человека пустят — держи карман!

— А я… да вы послушайте, послушайте! Зачем понапрасну себя волновать?! Вам нельзя, у вас слабое сердце…

— Ну, точно, Колькины слова! — нашла новое подтверждение своей догадке Антонина Ивановна. — Откуда бы вам знать, какое у меня сердце?!

— Да, Коля так сказал. Ну и что! Чего ж тут такого-то? Ведь мы с ним виделись… А-а, вон что! Вы думаете, специально. Нет-нет. В больнице я очутился по своему делу — я работаю в газете, вот мой документ, — Николай Сергеевич для вящей убедительности вытащил удостоверение и показал Антонине Ивановне. — А наша работа такая: карантин не карантин — надо… С Колей же мы разговорились… случайно. Я спросил, не нужно ли ему чего, а он — нет, все хорошо, а вот, поскольку карантин у нас, так что если, мол, будет возможность, навестите маму и скажите, что чувствую я себя прекрасно…

«И зачем только ты во всю эту историю ввязался?! — запоздало пожалел Николай Сергеевич. — Изворачивайся теперь, придумывай, сочиняй…»

Но когда он поднял глаза на Антонину Ивановну и увидел ее горестно-счастливое лицо, увидел слезы радости, стоявшие в ее ясных серо-голубых глазах, он тут же забыл о своем сожалении и, если бы потребовалось, готов был снова повторить весь долгий нынешний путь к этому домику в вишневом саду.