Одолень-трава

— И что тут такого! Это до нынешнего дня было неясно, чем и как все кончится. А теперь суд выяснил это недоразумение и полностью оправдал Вадика — чего еще?!

«Вот уже и «недоразумение»! — с горечью отметил Николай Сергеевич. — И вот именно: чего еще!»

Перед его мысленным взглядом опять промелькнула картина суда.

«Как мать, я понимаю…» Если бы! Все понятие у тебя сводится лишь к тому, что Коля у Антонины Ивановны единственный сын и Вадим у нас — тоже. Но что же ты о разнице-то не захотела задуматься? Ведь не Коля с компанией налетели на Вадима в темном переулке, а наоборот. Или это, ты считаешь, не так уж и важно? Важно, что Вадика оправдали и ему можно поспешать в загс…

Отговаривать жену, упорствовать? Но вряд ли удастся ее переубедить. Да и в конце концов стоит ли ему встревать в эти дела, из-за каких-то пустяков сгущать и без того грозовую атмосферу в семье?.. Оно конечно, женитьба сына — не пустяки. Но ведь все давно решено, и, уж если на то пошло, решено без него. И какое имеет значение, через неделю или через месяц будет свадьба?!

Уговаривал себя Николай Сергеевич, но что-то в нем все еще продолжало противиться женитьбенной поспешности. Ему хотелось, чтобы между судом и свадьбой все же пролег хоть какой-то отрезок времени, чтобы жених имел возможность задуматься над смыслом той увеселительной прогулки и понять, что не какое-то недоразумение тогда произошло, а было совершено самое настоящее преступление (если бы даже и не было никакого ножа). И что он был не случайным свидетелем издевательства над человеком, а — хочешь не хочешь — сообщником. А сейчас он не задумается, потом-то тем более…

За окном сгущались сумерки. Со двора через открытую форточку доносились звонкие крики играющих детей. А здесь, на кухне, тихонько посвистывал чайник на плите, мерно отсчитывали время висевшие в простенке ходики. В фарфоровых цветастых чашках исходил сложными ароматами заваренный с травами чай. И поглядеть со стороны — мир и благоволение разлиты в этой тесно заставленной всевозможными шкафами и шкафчиками комнате.

Нина Васильевна сидела напротив Николая Сергеевича и шумно схлебывала с блюдечка чай. Сидела она за столом так, что по всему чувствовалось: не Николай Сергеевич, а она здесь — хозяйка. А ведь не всегда, нет, не всегда так было. Не год и не два, а может, десять или пятнадцать лет они во всех семейных делах были на равных. И не потому, что каждый упорно добивался этого равенства, — так выходило само собой. Как же и когда жена захватила в свои руки бразды правления? Этому способствовал, наверное, характер работы Николая Сергеевича, его постоянные отлучки. В его отсутствие дом, естественно, держался на Нине Васильевне. Постепенно, незаметно она убедила и себя и Николая Сергеевича, что дом держится на ней и тогда, когда он никуда не уезжал. И Вадим, конечно же, рос на ее руках, на ее глазах…

Так что поздновато, пожалуй, уважаемый Николай Сергеевич, показывать, что твой голос в семейных делах что-то значит!

— Ладно, — сдался Николай Сергеевич. — Делайте как знаете. Только… только уж если так получилось… — тут он хотел повторить: из зала — в зал, но раздумал: и так понятно. — Словом, торжество надо сделать как можно скромнее. Невеста пусть приглашает кого хочет, а с нашей стороны — только родные и самые близкие друзья Вадима. Из той же Бобовой компании — двое-трое, не больше.

— Зачем же так строго усчитывать, — удовлетворенная уступчивостью Николая Сергеевича, по-прежнему мягко проговорила Нина Васильевна. — Позориться перед людьми тоже ведь негоже.

— О каком позоре ты говоришь?! — не удержался, повысил голос Николай Сергеевич. — Позорно то, что наш сын оказался в преступной компании!

— Не будем про компанию, с ней суд уже разобрался, — все так же мирно, но и с некоей твердостью погасила вспышку мужа Нина Васильевна. — Один-разъединственный сын женится, не стыдно ли жаться-то?

Вот и опять они на разных языках заговорили! Слова произносятся одни и те же, а понятия в них вкладываются — ох какие разные…

— Будто счастье молодых находится в прямой зависимости от количества приглашенных гостей! Вспомни-ка, сколько на нашей с тобой свадьбе было. Пятнадцать человек с женихом и невестой. И ничего, плохо ли, хорошо ли, живем двадцать пять лет с гаком. А нынче приглашают двести, а то и триста, а через полгода уже, глядишь, с новым заявлением в загс идут — на развод.

— Ну что ты, отец, равняешь нашу с тобой нищую молодость с нынешними временами!

Николая Сергеевича в добрые минуты умиляла, а в иные раздражала вот эта странная — ее, кажется, еще называют женской — логика, которой жена частенько пользовалась в их семейных разговорах: он заговорит про Фому, а жена как ни в чем не бывало продолжает… про Ерему. Он — про количество свадебных гостей, которое автоматически не переходит в счастливое качество семейной жизни, а жена, вроде бы отвечая ему, сравнивает бедное послевоенное время с нынешним… Как это в песне поется: веселый разговор!..

— Ты не горячись. Я ведь тоже не за то, чтобы роскошничать. Будем приглашать с выбором.