Офицерская честь

— Милый, милый, что с тобой? — шептали ее вмиг высохшие губы.

Что-то заставило его открыть глаза.

— Ты! — тихо, но радостно произнес он.

— Я, милый, я.

Он снова закрыл глаза.

— Вы — лекарь? — спросила она, увидев на сидении второго человека.

Тот кивнул.

— Что с ним?

— Открылись старые раны и воспаление.

— Ой, — опомнилась она, — его же надо скорее в дом. — Федор, Сысой, где вы? — крикнула она.

— Мы здесь! — грубовато пробасил один из них.

Они стояли за дверью, два рослых крепыша. Один в рубахе на голом теле, несмотря на март, у другого — наброшенный на тело кожушок. Это был Сысой. Федор держал в руках огромный тулуп. Он развернул его. Сысой нагнулся в повозку и, легко подняв графа, вытащил наружу. Они закутали его и понесли в дом.

— Несите графа в его комнату, — приказала графиня.

Его положили на постель. Лекарь заставил снять с него рубашку и долго слушал, прикладывая ухо к его груди. Потом, положив пальцы одной руки, стал стучать по ним другой. Вздохнув, он велел одеть его. Взяв свой саквояжик, достал несколько пузырьков и сделал графине наставление, как их применять. Варвара поблагодарила его, а он посмотрел на нее каким-то стеснительным взглядом:

— Я, пожалуй, поеду. А сейчас поите его. На днях я загляну.

Когда он вышел, комната тотчас набилась челядью.

— Надо бабку Акулину, — раздался сзади чей-то голос.

— Акулину, Акулину, — заговорили все.

Варвара растерялась. Тут был лекарь самого государя, он дал лекарство, а что бабка… Хотя знала, что в округе все шли или ползли к ней. И всех она поднимала на ноги. Что-то в ней взыграло. Но совету позвать Акулину она не вняла. Может быть, ей было неудобно, что узнает государь, как она подменила его лекаря какой-то бабкой, но она… отказала. А мужу день ото дня становилось все хуже и хуже. Теперь этот лекарь приезжал не один, а с несколькими своими коллегами. Они осмотрели его, стучали по всему телу, ворочая, а он не приходил в сознание. Те настойчиво рекомендовали свои лекарства.

Времени прошло много, а конца лечению не было видно. Как-то к нему зашла его бывшая няня. Глянула на него и всплеснула руками:

— Ну, мертвец, чистый мертвец! — и, повернувшись к графине, умоляющим голосом упросила позвать Акулину.

И та, наконец, согласилась. Видать, и сама увидела безвыходность положения. Акулина была старая женщина с горбинкой. Ни на кого не глядя, шаркая ногами, она подошла к постели. Бесцеремонно стянула с него одеяло и задрала рубаху, при этом стала что-то говорить, да так быстро, что никто не мог разобрать ее слова. Потом, достав откуда-то пузырек с какой-то жидкостью и, набрав ее в рот, обрызгала графа. Накинув на него одеяло, повернулась к Варваре:

— Слышь, Варварушка, вели Федотке баньку топить. Да чтоб дров не жалел. На полати пусть соломки, да поболее, бросит. Как станет она горячей, чтоб рука еле терпела, пусть барина на солому положит и соломой закроет. И пусть так он лежит, покудава сам не встанет.

— А если ему плохо будет? — спросила Варвара.

— Бог даст, все обойдется. А не даст… не суди. Так он захотел, — и пошла к выходу.

Но на пороге задержалась:

— Да, — сказала она, обернувшись, — медком липовым его натрите после баньки-то.

Федор принес еще пару березовых веников, распарил их и положил на раны. Так и лежал наш генерал: в соломе да под вениками.

Павел Андреевич очнулся с необыкновенной легкостью в теле. Огляделся и ничего не мог понять. Он весь мокрый, лежит в соломе, а кругом темень, хоть глаз коли. Где он? Есть ли кто рядом? Он пошевелил руками, ногами. Все в порядке. Сбросил солому, хотел было сесть, да ударился головой о потолочину. Он начал что-то понимать. По банному запаху и жару в помещении.

— Эй, есть кто-нибудь? — хоть он старался громко крикнуть, но так не получилось.

Он еще раз крикнул. Его услышали.

— Сысой, — толкнул его в бок Федор, — никак кричит?

Они прислушались. И опять услышали голос графа.

— Ожил! — радостно воскликнул Федор.

А Сысой добавил:

— Наша Акулька лучше всяких лекарей.

И они ринулись в парилку.

— Свет давай, свет, — приказал Федор.

Сысой раздул лампу. Они увидели своего господина, который, свесив ноги и согнувшись, сидел на лавке.

Они сгребли на пол солому и, закутав барина в тулуп, торжествующе, словно это была их работа, понесли его в дом. Там они, как говорила Акулина, насухо его обтерли, натерли липовым медом, завернули в простынь и, дав раствору, принесенного Акулиной, уложили его спать. Вошедшая Варвара обратила внимание, что у графа заметно улучшилось дыхание, не стало свиста. Потом она дала ему еще лекарского настоя, и он уснул мертвецким сном под одеялом и тулупом.

На другой день он проснулся к обеду и запросил еды. А тут как раз подоспела Акулина с чашей, завернутой в шубейку. Она, ничего не говоря, прошла в его спальню. Он уже сидел на кровати в ожидании еды.

— Накось, выпей, — подавая горшок, сказала она.

Он взял его, понюхал.

— Пей, пей, — приказала она, увидя, что тот поморщился.

Подчиняясь ее воле, он стал пить. Жидкость напоминала растопленный жир, и пить его было не очень приятно. Но старуха не спускала с него глаз, и ему пришлось все допить.