Огюст Ренуар

Парижане окружили Ренуара и, принимая его за местного живописца, посоветовали съездить поучиться в Париж. К этому родители привыкли. Они не стали отвечать, и те отстали. Одна из девиц воззрилась на поле артишоков. «Ах, дикие артишоки!» — воскликнула она, указывая на тщательно возделанное трудолюбивым крестьянином поле. Это было подобно нашествию. Компания потоптала то, что не успела надергать. Такой вандализм возмутил Ренуара и мою мать, чья крестьянская кровь кипела: они попробовали протестовать. Их забросали артишоками. Пришлось спасаться бегством.

Я родился в Замке Туманов 15 сентября 1894 года, вскоре после полуночи. Акушерка показала меня матери, которая сказала: «Боже! Что за урод! Унесите его от меня!» Отец сказал: «Ну и рот! Целая печь! Он будет обжорой!» Увы, это предсказание сбылось. Абель Февр, ночевавший у Ренуаров, объявил, что я для него отличная натура. Это был известный карикатурист. Он обожал моего отца и старался наряду с карикатурами писать теми же светлыми красками, что и Ренуар. Его собрат Форен прозвал его «Ренуар и виноград». Другим свидетелем события был кузен Эжен, сын моего дяди Виктора, служивший сержантом колониальных войск. Доктор Буфф де Сен-Блэз объявил, что у меня будет железное здоровье и что мать отлично перенесла испытание. Он выпил стаканчик виноградной водки из Эссуа и отправился к себе. Габриэль, следившая за всем происходившим без права вмешиваться, заявила: «Я нахожу его красивым!» Все засмеялись. Ей было пятнадцать лет, она приходилась кузиной моей матери и приехала из деревни за несколько недель до родов, чтобы помогать. Позднее, когда мы с ней позволяли себе роскошь небольшого путешествия в прошлое, она в сотый раз повторяла, каким очаровательным младенцем я был, и не забывала прибавить: «Жаль, что ты переменился!» Она говорила также: «Только тебя и было слышно в доме. Таким ты и остался». И, обернувшись к моей жене: «Заставить его замолчать, это, я вам скажу!..».

Мысль отправиться рожать в клинику казалась французам того времени дикой. Ребенку следовало родиться в окружении ощущений, запахов и шумов семьи. Его податливое сознание должно было приспособиться к семейным привычкам и предрассудкам, как хорошим, так и дурным. Младенец, который впервые знакомился с миром в клинике, рисковал сделаться безликим существом, не унаследовать мигреней матери или любви к путешествиям отца. Мой отец был за роды дома, так как находил родильные дома уродливыми. «Открыть впервые глаза на стену, покрашенную эмалевой краской, экая незадача!»

Помимо моей красоты, признаваемой только Габриэль, она вспоминала, что в день моего рождения, мать попросила нашу кухарку, мадам Матье, приготовить тушеные помидоры по рецепту Сезанна. «Вы попросту будьте пощедрей с оливковым маслом», — советовал он ей. Февр никогда не пробовал это кушанье, и оно ему так понравилось, что, отведав, он опустошил все блюдо. Кухарке пришлось приготовить его вторично. У отца не было аппетита: его томило беспокойство не столько за ребенка, как за жену. Между братом Пьером и мной у матери случился выкидыш. Он обвинял себя в эгоизме в присутствии Февра и Габриэль. «Привести Алин в такое состояние… за миг наслаждения!» Февр с полным ртом ответил: «Не беспокойтесь, патрон, все снова пойдет по-старому!» Кузен Эжен слегка пожал плечами, не слишком энергично, так как остерегался мышечных усилий, которые могут «утомить», и закончил свою умеренную дегустацию томатов. Затем, ополоснув рот половиной стакана разбавленного водой вина, он вытянул ноги и закрыл глаза. Это был видный мужчина, выше среднего роста, с правильными чертами лица, подстриженными по-военному усами и крохотным хохолком бороды под нижней губой. Восхищение отца невозмутимым хладнокровием племянника оправдывает короткий о нем рассказ.

Читатель, может быть, помнит, что дядя Виктор, старший брат отца, стал портным. Русскому великому князю понравились сшитые им визитки, и он увез его в Россию. Там дядя женился, у него родился сын. Мой отец уверял, что его племянник более русский, чем сама Россия. Виктор сделался модным портным Петербурга, много зарабатывал, завел парный выезд — коляску для лета, сани на зиму — и дачу. Свою супругу он осыпал драгоценностями. Это была красивая апатичная женщина, не покидавшая кушетку и всему предпочитавшая шоколадные конфеты с ликером. Маленький Эжен жил на попечении прислуги; гувернер заставил его выучить наизусть Эжена Сю^[150].