Огненная Арка

— Увеличить? Аджарн говорил, что это помогает только начинающим! — в памяти вдруг явственно возник запах бульона и сложная, едва заметная смесь ароматов в кабинете Аджарна. Секунду спустя Эвелина поняла, что бульоном пахло здесь, на площади, — из какой-то бутербродной в угловом доме. Но тот день уже вспомнился, как будто все происходило четверть часа назад.

 — Начинающим — простое переутомление, вошедшим в силу магам — крайнее истощение. Все правильно, каждому своя нагрузка. А когда это он тебе говорил? — заинтересовался Интан.

— Перед тем, как полез в Арку. Я помогала затягивать прорывы, стало плохо, еле дошла до скамейки, а он забрал меня в кабинет и заявил, что перенапряжение, видите ли, — это хорошо! — Эвелина перевела взгляд с подсвеченных брызг на Интана и вздрогнула. Смотрел он с некоторой завистью.

— Что такое? — удивилась она.

— Ничего. Тебе повезло.

— В чем? Что твой драгоценный Аджарн сподобился мне что-то сказать? Так здесь нет ничего особенного. Или ты его фанат, как те девчонки под дверью Соло-театра Эдвина Верта?

Интан на эту шпильку не отреагировал.

— Я не фанат, — спокойно ответил он. — Когда-то я хотел иметь такого отца, теперь… уже все равно. Но ты постарайся его хоть при мне не оскорблять, ладно?

— Да я и не оскорбляю. — Эвелина помолчала, с любопытством разглядывая подпаленные брови и светлую щетину собеседника. — Тебе сколько лет, что ты в каждом папочку видишь? — не удержалась она.

— Восемнадцать. И не в каждом. Бездна! Тебя что-то не устраивает?

— Мне без разницы, я удивляюсь. Что странного? Сам бестактный, как я не знаю кто, и еще обижается! Маленький ты еще…

— Маленький? — возмутился Интан и наградил ее щекотным тычком в бок. — Я?!

Новый тычок — и волна щекотки заставила одновременно ежиться и смеяться. Маг проклятый! Эвелина попыталась вспомнить похожее заклинание, но не успела. Тычки сменились объятием.

От ладоней, лежащих на талии, было уже не щекотно. Только тепло пробивалось сквозь ткань пальто.

— Никогда не говори парню, что он маленький, — заключил Интан, ловя ее взгляд блестящими сузившимися глазами. — Можешь нарваться на неприятности…

Несвоевременное веселье зашло слишком далеко.

— Пусти меня, — Эвелина передернула плечами.

— Пустил, — он тут же разжал руки. — Кстати, вот то, о чем я говорил. Вокруг полно людей, а мы — ужас прямо! — разговариваем и даже смеемся. И что?

— Это другое! — она отступила на полшага и нахохлилась. — Эти люди нас не знают.

— А если бы знали, что случилось бы?

— Мне надо с Лайной поговорить, — буркнула Эвелина, отворачиваясь и создавая небольшой портал. Сколько времени прошло? Десять минут? Двадцать? Под ложечкой знакомо засосало, вернулась фоновая тревога, которой сменился первоначальный шок от случившегося с мамой, но… хотя бы на эти десять минут Эвелина все-таки отвлеклась. Получила передышку.

Как вбить себе в голову, что не стоит так трястись из-за того, что ты не в силах изменить?

— Все по-старому, — сообщила Лайна. Мелькнул и скрылся за краем портала стакан с дымящейся зеленоватой жидкостью. Похоже на успокоительное зелье. Нет, сестренка тоже трясется, только по-своему. — Не мешай, у меня отвар сейчас сбежит!

— Вот она правильно делает, — бесцеремонно прокомментировали за спиной. — Тебе бы тоже какой-нибудь отвар не помешал. Мясной, например. Ты в курсе, что у тебя в желудке урчит на всю площадь? Пойдем, я тебя покормлю.

— Слушай, это уже предел бестактности! — вскипела Эвелина, оборачиваясь. К щекам прилила кровь — наверное, они светились в полутьме не хуже фонаря! — Подслушивать чужие разговоры и указывать на… на процессы в чужом организме — это какая-то первобытная невоспитанность!

— Меня, считай, и не воспитывали, — уже без всякой наглости поведал Интан. — И что здесь такого? Зачем молчать, когда можно говорить обо всем, что видишь и думаешь? Если это и есть бестактность, то она полезная. По-моему, ты бы сама никогда не призналась, что голодна. Правда, не знаю почему. Но тебе никто не мешает забыть о воспитании и сказать…

Болтая, он ненавязчиво увлекал Эвелину к спуску с моста. Пытаясь вникнуть в эту смесь оправданий и хвастовства, она опомнилась только у высокого каменного бортика, за которым весело выстреливали в небо подсвеченные струйки. Но, что самое ужасное, она готова была согласиться! Не только на угощение, но и на то, чтобы признать все услышанное разумным и правильным!

И это когда усвоенные с детства понятия вежливости и нормы поведения требовали совсем иного!

Но есть и правда хотелось…

— Так как? — спросил Интан. — Бутербродная или вон те пончики на углу? И, Бездны ради, не нужно вежливо молчать о том, почему ты собираешься отказаться!

— У меня денег с собой нет, — призналась Эвелина. — Они где-то у мамы, а мама…

— У меня есть. Или ты запрещаешь платить за себя?