— Ты на меня зол, и я это понимаю, но поверь, то, что я сейчас расскажу — меняет всё, — Себастьян говорил медленно и Альберт видел, что лицо его выглядело осунувшимся и усталым, и что-то было в нём такое, что он прислушался и не стал перебивать брата. — Я не только поддержал Гаса, я ещё и сказал ему, что мы с Таиссой встанем на его сторону в поединке, и что я не буду бороться за место верховного джарта, потому что нам не победить вдвоём с сестрой.
— Как трагично! — фыркнул Альберт, но при этом не сводил с брата внимательного взгляда. — И, по-твоему, зачем мне всё это знать?
Себастьян всегда колебался, всегда взвешивал и обдумывал, всегда пытался найти компромисс и оправдание тому или иному поступку, и чаще всего Альберта это бесило. Но сейчас рассказ его выглядел почему-то совсем не как оправдание.
— Я сделал это потому, что именно этого Гас от меня и ждал. Что я сдамся, взвесив свои шансы на победу, и поступлю разумно. Потому что испытание, которое назначила книга, нам вдвоём с Таиссой не по плечу. А ещё Гас ждал от меня, что ослеплённый ревностью и тем, что я увидел на обеде между тобой и Иррис, я пойду против тебя, — Себастьян говорил неторопливо и спокойно, — и поэтому я именно так и поступил, ударив тебя на галерее и поддержав Гаса в том, чтобы запереть тебя в башне. Если бы я пошёл против, Гас всё равно бы сделал это, потому что мой голос один против всех ничего не значит, но в итоге он бы не стал мне доверять. Зато теперь наш дядя больше не опасается меня, как соперника. И если бы ты на обеде послушал моего совета и не пил вина, всё было бы легче.
— Я и не пил, — горько усмехнулся Альберт. — Но теперь всё это неважно. Ты надул дядюшку Гаса, это я понял, только мне с этого, какой прок раз я всё равно здесь?
Себастьян прошёлся вдоль невидимой стены, словно обдумывая что-то очень важное, и Альберт его не торопил. Разговор уже выглядел многообещающе.
— Все эти обвинения, которые произносил Гасьярд, я знаю, что часть из них неправда. Я знаю, что ты не мог убить отца…
— Интересно, и почему ты в этом так уверен? — спросил Альберт саркастично. — Может это как раз я выкрал ритуальные кинжалы из нашей сокровищницы, убил Салавара, а потом явился получить его место, как и было задумано? А чтобы отвести подозрения, таким же ножом ударил собственного слугу. Почему нет?
— Кто взял нож, которым убили Салавара, я не знаю. Но второй нож из сокровищницы взяла Таисса, она выкрала у меня ключ, и это она наняла убийц, — Себастьян остановился напротив брата, глядя ему прямо в глаза, — я узнал это уже потом. Так что нет, это не ты.
— Как неожиданно! — воскликнул Альберт. — Хм. Вернее, как ожидаемо…
— И если ты встретил Иррис по дороге между Индагаром и Фессом, а её рассказу я верю, то ты никак не мог быть здесь, чтобы убить отца. Из всех обвинений дяди в твой адрес правда лишь то письмо твоей матери, и то, что ты помог бежать Иррис. А ваша связь после хитрого соглашения Гаса, которое я, сам того не зная, подписал в Мадвере, мне не кажется каким-то преступлением.
Их взгляды встретились, и наступила тишина. Они смотрели друг на друга некоторое время, словно пытаясь прощупать и понять, о чём каждый из них думает.
— Хвала Богам! Ты, наконец, прозрел, и разглядел змеиную сущность дядюшки Гаса. А к чему ты мне всё это говоришь? Я вроде как и без тебя это знаю, — спросил Альберт.
— Я говорю это к тому, что за всем этим вижу только одно — Гас совсем спятил. И началось это ещё в Мадвере, когда мы впервые встретили Иррис. Я как-то не задумывался почему, и верил ему… но теперь картина для меня ясна — это он убедил Салавара в том, чтобы забрать Иррис в Эддар. Любой ценой. Он придумал это соглашение, используя меня, как приманку, чтобы заманить её сюда. Теперь я вспоминаю, как отец просил меня её очаровать, и я тогда не понял подвоха, потому что меня и просить не нужно было — она сразу мне понравилась…
Себастьян отвернулся и снова принялся мерить шагами коридор, а Альберт прислонился спиной к стене, глядя на зарешёченное окно и вспоминая, как впервые встретил Иррис на озере. Она тоже сразу ему понравилась…
Нет, не просто понравилась… когда она танцевала в чане с виноградом, он уже был по уши в неё влюблён, он просто тогда не понял этого. И если бы понял, если бы он прислушался к себе, если бы не повёл себя, как последний идиот — всё было бы по-другому.