Огненная земля

Подарок был отложен Горбанем в сторону без особого ликования, что несколько обидело сестру. Она приподняла свои черные брови, подбритые поверху, покривилась:

— Какое равнодушие, подумайте!

— Как ты попала сюда? — тихо спросил Горбань. — И зачем тебя сюда принесло?

— Принесло? — Рая засмеялась, хлопнула брата по лбу, быстро сняла шинель, оставшись в хорошо сшитом кителе с беленькими погончиками лейтенанта медицинской службы. — Видите, слышите? — Ее глаза блеснули в сторону старморнача, молоденького офицера с полными, юношески свежими губами, алевшими под жесткой щетиной небритых усов. — Сказано — брат! А если бы девушка-невеста приехала, не обижал бы так… Отвечаю тебе, непутевый. Попала сюда благодаря любезности адмирала. Узнала, что ты ранен, и попросилась.

Что-то напевая, она быстро опорожнила свою сумку, встряхнула белую клееночку и разложила на ней привезенный с собой хирургический инструмент.

— А теперь посмотрим рану! — Она раскрыла бинты, сняла пропитанную мазью повязку. — Перевязывался три дня назад? Угадала?

— Верно… Угадала…

— Так… так… Распутаем… Опухоль! Так больно?

— Нет.

— А так? — Она нажимала пальцами припухшую загорелую ногу брата, внимательно вглядываясь в него. — Больно?.. Тут тоже больно?.. Чего же молчишь? Вылечим и пустим в строй.

Задержавшись на Огненной земле, Рая сразу сдружилась с Таней и помогала ей в госпитале.

Подходил к концу ноябрь. Горбань, почувствовавший себя лучше, вылез из своей норы и снова укрепился обеими ногами на земле. А выйдя из капонира, он загрустил. Уже не бродила по его открытому лицу безмятежная улыбка, не был спокоен тот короткий сон, который редко теперь ему доставался. Ординарец бегал прихрамывая, выполнял разнообразные поручения комиссара и всегда, если это было хоть немножко по пути, сворачивал в сторону белокаменного здания школы. Он засиживался у сестры и с видимым удовольствием, от которого разглаживались ранние морщинки на его лице, слушал болтовню сестренки, как он ее и мысленно и вслух называл, и в свой подземный «дворец» возвращался в плохом расположении духа.

Чуткий Батраков уловил эту перемену и, когда они остались вдвоем, по душам объяснился со своим Сашкой. Горбань боялся потерять сестру на Огненной земле. Находясь близко к пульту управления, он знал о сосредоточении немецких войск вокруг плацдарма, знал о тех испытаниях, которые должны вот-вот обрушиться на их головы, и глубокая тоска разъедала его сердце. «Тоска по сестренке», — откровенно, как отцу, признался он комиссару.

Выслушав очень понятные ему тревоги ординарца, Батраков лично отправился на КП дивизии и попросил передать радиошифровку Мещерякову. По своему обыкновению, адмирал не задержал ответа, и в тот же день поступило его приказание.

Обеспокоенная неожиданным вызовом, Рая прибежала к брату и, узнав от него всю правду, поругалась с ним.

Горбань не отрывался теперь от моря, стараясь распознать в его шумах приближение спасительного судна. Кто-то должен был прийти за ранеными из Тамани и увезти сестру. Но успеют ли? Глухая артиллерийская канонада доносилась с северо-востока. «Работала Чушка», как говорили здесь. Когда «работала Чушка», корабли притягивались туда и побережье пустело от Тузлы до Сенной. Разорванные в клочья дымовые завесы, прикрывающие переправу, клубились вместе с туманом над проливом и напоминали облака заводского дыма, отработавшего свое и выброшенного трубами в пространство.

Тендер пришел тогда, когда Горбань, повесив на крюк у амбразуры великолепный морской бинокль, высказывал свои горькие мысли по-прежнему румяному Кулибабе, пытавшемуся «смастерить» подобие супа из каких-то малосъедобных трав, добытых им с риском для жизни на огородах, которые простреливались немецкими снайперами.

— Сестренка Раечка — последняя во всем, может быть, нашем роде, — говорил Горбань, беспомощно разводя широкими кистями рук. — Мамашу пока не обнаружили. Выжила или нет — не знаю… А ее кто заставлял ехать сюда? Что ей, мало было места на «Большой земле»?

Свежий ветер ворвался из двери, открытой Манжулой. Он вошел, нагруженный ящиком с патронами. Свалив ящик с плеч, он прикрыл дверь и захлопнул засов, с ржавым стуком упавший на скобку.

— Тендер пришел, Сашка.

— Где?

— Уже ошвартовался.

— Что же ты молчишь?

— Суета, — неодобрительно пробасил Манжула.

Он хотел возразить приятелю и собрал уже в мыслях кое-что, чтобы наконец-то хоть раз осадить его, но Горбаня уже не было.

Рискуя сломать себе шею, Горбань, не считая ступенек, скатился по обрыву, измазавшись глиной по самую макушку, придерживая готовую слететь от ветра и бега бескозырку, и достиг «причала», как громко именовалась дощатая кладка, где принимались шлюпки и плоты.

Командир тендера — боцман с сизыми щеками, украшенными бакенбардами, как какой-нибудь шотландский матрос, с трубкой в прокуренных зубах и сдвинутой набекрень мичманке — поторапливал двух красноармейцев, неумело вязавших плоты из досок и сельдяных бочонков.