Огненные фарватеры

— Товарищ командир, раненые не уходят с боевых постов! Ни один не уходит, и фельдшер бегает со своей сумкой и инструментами от одного к другому! — Ванюхин на миг замолкает. — Товарищ командир, вы же ранены!

Ванюхин подбежал к пульту корабельной трансляции:

— Начальнику медслужбы — на ходовой мостик!

Не прекращается стрельба, не умолкают разрывы. Натруженно гремят дизеля. Пенится вода, заливая корабль, и стучат по корпусу и надстройкам осколки. Но вот еще один «юнкерс» дымит и отваливает к берегу!

— Убит пулеметчик Иван Мелихов!

— Ранен помощник командира лейтенант Спорышев…

Болью отдаются в сердце командира эти слова.

Еще один грохочущий всплеск поднимается рядом с бортом, и тут же падает на настил ходового мостика инженер-лейтенант Митрофан Ванюхин.

— Осмотри комиссара! — кричит Ефимов фельдшеру, только что поднявшемуся на мостик.

А бой продолжается. Самолеты врага пикируют, ну прямо валятся на корабль, один за другим. И все-таки Т-203 не сворачивает с курса, упрямо идут за ним «Вистурис» и МО-208. Идут, отбиваясь от атак фашистских самолетов.

На недолгом пути от острова Лавенсари до Таллина 17 раз атаковали конвой «юнкерсы» за один только день 25 августа 1941 года, но не отвернули, не дрогнули моряки, выполняя приказ.

Летчики Преображенского в срок получили авиабомбы. Последним с корабля выносили ящик с детонаторами; старший лейтенант Ефимов лично, из рук в руки, передал его командиру летчиков.

А еще через день, точнее через сутки, Совинформбюро сообщало: «В ночь на 27 августа наши самолеты снова бомбардировали Берлин».

М. ЕФИМОВ,

старший лейтенант, командир БТЩ Т-203

Таллин в огне

Ветер гнал гарь и копоть. Таллин горел. Я сидел в каюте мрачный. Двое из экипажа убиты, многие ранены. Корабль поврежден, осколками иссечены борта, надстройки, повреждены механизмы. И еще я думал о том, что предстоит возвращение в Кронштадт. Каким-то оно будет?

Колокол громкого боя звякнул четыре раза, я вышел из каюты и поспешил, как мог (давала знать рана), на ют. По сходне поднимался контр-адмирал Юрий Федорович Ралль, за ним комдив, капитан 3-го ранга Петр Трофимович Резванцев.

— Сейчас прибудут рабочие с судоремонтного завода, — сказал Ралль, когда мы обменялись приветствиями. — Подлатают немного твой тральщик. Но только учти, Ефимов, к завтрашнему дню, точнее к вечеру, все должно быть готово — корабль, механизмы, орудия. Завтра вечером ты обязан пополниться боезапасом, топливом, водой и продовольствием. Ясно?

Как положено, ответил «так точно», хотя вопросов было много. Задал лишь один:

— Двое убиты. Есть раненые. Как быть?

Ралль посмотрел на меня пристально.

— Похороните завтра. С почестями. Они погибли, защищая свой корабль и Родину. И не забудьте сообщить родным. Как их фамилии?

— Пулеметчик краснофлотец Иван Мелихов и сигнальщик краснофлотец Виктор Харламов.

— Вот так и сообщите родным, с должностью и званием.

— Есть.

Утро 27 августа наш корабль встретил на рейде у Найссара. Над морем, над городом вставал рассвет, и в первых лучах солнца открывалась Таллинская бухта, буквально забитая кораблями и судами. Сновали буксиры. Огромные транспорты дымили в синее небо, медленно продвигаясь в отведенные для них диспозицией этого дня места. Сторожевики и эсминцы на полных ходах проскакивали через эту круговерть пароходов и пароходиков, стреляя из своих главных калибров. Гулко ухали башни флагмана — крейсера «Киров». И все это двигалось. Откуда-то из-за горящих городских кварталов стреляли немецкие орудия, всплески разрывов поднимались на воде тут и там.

Город горел. Дым пожаров тянулся вверх, полз над домами, над башнями, над стенами Вышгорода. И из этого дыма, прикрываясь им, выскакивали к рейду «юнкерсы».

Я был на мостике. Надо было командовать, маневрировать, отбиваться от самолетов и уклоняться от обстрела вражеских орудий. Рядом на своих местах стояли мои подчиненные и соратники — раненные и перебинтованные рулевой Николай Бойцов, сигнальщик Николай Большаков.

Вечер того дня сорвался на город, на корабли крепким ветром от норд-оста, низкой облачностью и дождем. По Таллинской бухте пошла крупная волна, и стало ясно: то, что было решено на совещании у командующего флотом и о чем нам, командирам кораблей, рассказал комдив Резванцев, выполнено не будет — вряд ли море и ветер успокоятся к рассвету. Планировалось же, что все корабли и суда, числом 195, входящие в колонны, снимутся с солнцем, чтобы засветло пройти наиболее опасный от мин участок пути — от Таллина до Гогланда.

После вечернего чая я и инженер-лейтенант Митрофан Ванюхин вышли на правый шкафут. Остановились мы у самого среза полубака, ибо и на якоре качало изрядно — в носу захлестывало впередсмотрящего, водой накрывало и пушку. Сквозь дождь и мглу зловеще отсвечивали пожары в городе. Ванюхин, тяжело опираясь на леерное ограждение, трудно и часто дышал.

— Ну что, командир, — вдруг сказал он. — Завтра отправишь меня на санитарный транспорт и… прощай механик? А мы ведь вместе финскую прошли. И два месяца Отечественной. Отправишь?