Огненные фарватеры

— Война — событие проходящее. В жизни я альтруист, человек, привыкший бескорыстно заботиться о благе других, и душа моя примет любой отклик. Как позволит время, я стану заходить. Не возражаете?

Я промолчала.

Он ушел, а мы остались — я и библиотекарь Оня Шилова.

— Раечка, какой он добрый, умный! — говорила Оня. — Я все слышала!

На другое утро пришел краснофлотец. Он сказал, что его послал командир МО-207, и принес две заметки — командира и свою. А фамилия его — Бычков, зовут — Вася. Через несколько дней Каплунов сам зашел в редакцию и предложил напечатать «Советы специалистов при непредвиденных обстоятельствах» — сигнальщиков, рулевых, комендоров, мотористов.

— В них можно отразить, в порядке обмена опытом, многое: находчивость, творческую мысль в бою…

Надо ли говорить, что предложения командира МО-207 тут же были приняты. Более того, редактор предложил, теперь уже мне, проводить нашего гостя до проходной. Я шла гордая и счастливая: внутренним распорядком было установлено, что «ходить парами» по территории части запрещено, но сейчас я выполняла приказ редактора, моего начальника, и кто мог бы упрекнуть в таком случае девушку-краснофлотца в том, что она идет рядом со старшим лейтенантом, который ей больше чем нравится…

Каждый раз, когда Каплунов бывал на базе ОВРа, он заходил ко мне в библиотеку. Прибегали за книгами и его ребята: помощник Каплунова младший лейтенант Иван Лобановский, механик катера мичман Николай Коробейников, краснофлотцы и старшины — Коля Дворянкин, Леша Ивченко, Саша Фролов, Миша Цимбаленко, Вася Бычков… Ребята были вежливые и толковые. И много читали…

31 декабря 1942 года Николай забежал на базу ОВРа после ужина. И всего на пять минут…

Кампания 1943 года началась рано и проходила в частых и горячих боях с фашистскими кораблями. В базе Николай бывал мало, встречались мы редко. Он рассказывал, что противник в море теперь ходит не поодиночке, а группами по пять и более катеров. Конечно, от таких рассказов покоя мне не было: как же могла не волноваться за человека, которого полюбила и который, это я чувствовала, любил меня?.. В моем столе лежала фотография Коли — еще курсанта Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе. А Каплунов возвращался из очередного похода и забегал в библиотеку. От него, можно сказать, как бы излучалась жизнерадостность, которая согревала и радовала не только меня, но и Оню, и всех, кто его видел.

— Как обстановка? — робко спрашивала я.

— Вышли, увидели, победили и возвратились, — смеялся он. — А знаешь, что еще в довоенные годы докладывал на Военном совете флота один командир?

— Откуда же? Я тогда знала только свой институт и лес, потому что и институт был лесной промышленности…

— «Я, — докладывал этот командир, — снялся со швартовов. Я вышел в море. Ну а потом мы сели на мель».

Я смеялась, мне приятно было слушать его морские байки. Мне просто было хорошо с ним.

— Сложные дозоры? — не унималась я.

— Обыкновенные… А помнишь, в феврале я лежал в госпитале весь перевязанный — одни глаза среди бинтов торчали. И ты пришла, а уходя, поцеловала в глаза.

— Помню.

Мы сидим в библиотеке, в тесной комнатушке Они. За окнами весна, солнце греет через стекла. Такой покой, такой уют…

— Я ведь тебе стихи принес сегодня, их написал Алексей Лебедев.

— Он тебе знакомый?

— В одном училище…

— Почитай, пожалуйста!

Немного помолчав, Николай стал тихо читать:

Мы попрощаемся в КронштадтеУ зыбких сходен, а потомРванется к рейду серый катер,Раскалывая рябь винтом.

Вот облаков косою теньюЛуна подернулась слегка,И затерялась в отдаленьеТвоя простертая рука.Опять шуметь над морем флагу,И снова, и суров, и скуп,Балтийский ветер сушит влагуС твоих похолодевших губ.И если пенные объятьяНас захлестнут в урочный часИ ты в конверте за печатью

Получишь весточку о нас,Не плачь: мы жили жизнью смелой,Умели храбро умирать.Ты на штабной бумаге белойОб этом сможешь прочитать.

— Зачем такие грустные стихи пишет этот Лебедев?

— «Прощание» — так называются эти стихи. Но мы с тобой не прощаемся, Раечка, а только расстаемся — война. Расстаемся до следующего возвращения с моря.

23 мая после обеда Николай пришел в библиотеку. Я только глянула на него — и обомлела: был он, как говорится, сам не свой — осунувшийся, похудевший, печальный.

— Что случилось? — в тревоге спросила я.