Огненные времена

Много часов сражался Люк. День перевалил далеко за полдень. Солнце разогнало последние остатки тумана и так накалило доспехи, что вся одежда под ними была пропитана потом. Конь шатался – и от жажды, и оттого, что не мог и шагу ступить, всюду натыкаясь на тела павших людей и животных. Пожалев коня, Люк спешился и отпустил его. Тот затрусил к городу, к зеленому лугу, на котором уже паслись многие кони, оставшиеся без своих седоков.

Он продолжал бой без коня. И хотя пешим ему труднее было удерживать равновесие, англичанам было не легче, потому что в рукопашном бою они уступали французам и все их преимущество зиждилось только на использовании длинных луков.

Внезапно, занеся над его зубчатым шлемом топор, на него ринулся высокий светловолосый пехотинец в грязной одежде. И инстинктивно – ибо поле брани отнюдь не место для размышлений – Люк поднял меч и отразил удар, зажмурившись на миг от полетевших во все стороны искр… И тут позади раздался тихий, мягкий вскрик, слишком тихий и мягкий для этого места, наполненного скрежетом железа, криками атакующих, предсмертными воплями и стонами умирающих. Но Люк все равно услышал его. Это был женский голос, удивительно знакомый, и тогда он повернул голову и посмотрел.

«Если она погибнет, я погибну тоже…»

Никакой сон или видение нельзя было сравнить с тем, что он испытал, увидев ее наяву, во плоти. Она уже не была девочкой с длинными косами. Она была женщиной, укутанной в покрывало монахини. И остававшееся открытым ее лицо показалось ему воплощением красоты, лицом самой богини, тем самым лицом, которое он столько лет так жаждал увидеть.

И в этот счастливый момент самопожертвования – такой короткий, что он не успел произнести ни слова, – он узнал ее. Узнал ее, понял грозящую ему опасность и с радостью ослабил свой золотой круг защиты, чтобы окружить таким кругом ее, чтобы она могла жить.

И за этим последовал удар топора, рассекший тело и не оставивший ничего, кроме животной, дикой боли. Потом он почувствовал внезапный холод, который усилил его страдание, – но все это были чисто физические ощущения. И все же он парил, свободный и блаженный, вглядываясь в сверкающее голубое небо. Над ним кружила стая черных птиц; но, может быть, это зрение уже начинало отказывать ему? Или, что хуже, летел рой английских стрел?

И вдруг между ним и небом возникло ее лицо, безмятежное, улыбающееся, божественно прекрасное… И он с восторгом подумал: «Я увидел ее, теперь могу умирать».

Наступила тьма.

А потом возникла теплота, исходящая из самых глубин его сердца. Это она прикоснулась к нему, проникла внутрь грудной клетки, коснулась костей, потом плоти…

Проснувшись, он понял, что жив и совсем не чувствует боли. Даже руки и плечи не ныли после стольких часов махания мечом. Сознание и зрение его были исключительно ясными: женщина Сибилль не была сновидением.

И действительно, когда он сел и обнаружил, что его шлем и нагрудный доспех сняты с него и лежат неподалеку, рядом с окровавленным топором, он на короткий миг снова увидел ее – маленькую темную фигурку, закутанную в черное покрывало. Их разделял целый поток брошенное в бой английское подкрепление. Ее увозил прочь всадник, и этим всадником был дядя Эдуар. И хотя Люк был рад, что она живой и невредимой покидает поле сечи, он закричал ей вослед:

– Сибилль! Сибилль!

Но крик Люка был заглушён боевыми воплями, скрежетом и лязгом оружия. Битва разгорелась с новой силой, потому что французы тоже бросили в бой подкрепление. Но он не мог так легко расстаться с возлюбленной, впервые увидев ее настолько близко. В отчаянии он оглянулся по сторонам, нет ли где лошади, и вспомнил, что отпустил своего коня. Он перекатился на бок и с большим усилием встал на колени. Взгляд его упал на утыканный стрелами круп мертвого коня. Опершись о него, он медленно, неуклюже поднялся на ноги: доспехи сильно затрудняли его движения.

Конь Эдуара между тем уже затерялся среди движущейся массы металла и конских тел, и Люк потерял всякую надежду догнать их или узнать, куда они направились, обычным человеческим способом. Но до сих пор в таких случаях он всегда зависел от внутреннего зрения Эдуара.

И тут у него в мозгу прозвучал голос его возлюбленной: слабый, но совершенно точно принадлежащий именно ей: «Мы увидимся в Каркассоне…»

И в тот же самый миг, когда он услышал эти слова, зловещее предчувствие овладело им.

Он чуть не потерял сознание, ему показалось, что он умирает. Эдуар был прав. Магии Люка не хватило для того, чтобы защитить его самого, а это означало, что ее могло не хватить и для того, чтобы защитить отца…