Песни уже утихли. Костер стал меньше, но не угас, подкармливаемый часовым. Сейчас на посту сидел Мердо Линдсей, его белая шапка из опоссума возвышалась над необъятной горой одеял. На другом краю поляны пристроился тот безымянный тип из Глазго. Он кивнул мне; его лицо скрывалось в тени под шляпой. Белая меховая шапка тоже повернулась на звук моих шагов. Я помахала, и Мердо отвернулся к лесу.
Мужчины лежали вокруг костра, укрывшись с головой. Идя между ними, я вдруг почувствовала странный приступ тревоги. Ночью, после неприятного сна, эти молчаливые тела изрядно меня пугали. Точно так же укладывали павших солдат в Амьене. Рядами, бок о бок, закрывая лица. Война прячет лики своих мертвых.
Одна из безымянных фигур вдруг закашлялась и перекатилась на бок, по-прежнему пряча лицо. Из-под одеяла выскользнула большая нога в сапоге, перемотанном бечевкой. Эван Линдси. Мне чуточку полегчало: тела не такие уж и безликие.
Именно безликость позволяет убивать на войне. Потом мертвые вновь обретают имена на могильном камне, возвращают потерянную личность и свое место в памяти родных и близких. Возможно, наше путешествие закончится миром. Но впереди все равно война… Война, которая прогремит на весь мир. Я тихо прошла между спящими телами, словно еще блуждая в страшном сне.
Вытащив из седельной сумки флягу, я сделала жадный глоток. Вода, ледяная и на удивление сладкая, смыла все мрачные мысли. Задыхаясь от пронзительного холода, я вытерла губы.
Надо бы оставить немного Джейми; он обязательно проснется, когда я вернусь. Наверняка во рту у него пересохло не меньше моего, потому что носом он дышать не может. Перекинув ремень фляги через плечо, я вступила в лес.
Тени, которые возле костра казались зловещими, вблизи странным образом стали дружелюбными. Глаза понемногу привыкали к темноте. Какой-то мелкий зверек зашуршал в траве под ногами, вдалеке громко ухнула сова.
Покончив с насущными делами, какое-то время я стояла, наслаждаясь одиночеством. Было холодно и очень тихо. Джейми прав — кто бы раньше здесь ни был, сейчас лес не представлял угрозы.
Рядом вдруг, словно подчиняясь безмолвному призыву, послышались его шаги и тяжелое хриплое дыхание. Он сдавленно закашлял, пугая меня рокочущими звуками.
— Я здесь, — тихо окликнула я. — Простуда замучила?
Кашель перешел в панический хрип, шумно захрустели листья. У костра вскочил Мердо, вскидывая мушкет, и мимо меня промчалась темная фигура.
— Эй! — пораженно крикнула я.
Силуэт споткнулся, и я, сама не понимая, что делаю, сдернула с плеча флягу и раскрутила ее за ремень. С глухим звоном та врезалась в спину незнакомца — потому что это, само собой, был вовсе не Джейми, — и тот, задыхаясь от кашля, упал на колени.
Началась суматоха, ошарашенные мужчины повскакивали, путаясь в одеялах и хватаясь за оружие. Парень из Глазго перескочил через соратников и, вскинув мушкет над головой, с бессвязным воплем ринулся в лес. К несчастью, первой ему попалась именно я — и, полетев в листья, безобразно разлеглась на траве, едва дыша из-за мужского колена, уткнувшегося в желудок.
Должно быть, при падении я не по-мужски взвизгнула, потому что он не огрел меня прикладом по голове, а принялся обшаривать свободной рукой.
— Э?..
Рука безошибочно легла прямо на грудь. Испуганно отпрянув, он вскочил.
— Ээ… Хмм!.. — только и выдавил он.
— А, — как можно непринужденнее отмахнулась я, с трудом переводя дух. Над головой кружили звезды, ярко сияя сквозь голые ветки. Парень из Глазго, смущенно хмыкнув, исчез. Слева слышались крики и грохот.
Злоумышленника поймали и притащили к костру. Если бы он не закашлялся, когда я его ударила, то, скорее всего, смог бы удрать. Сейчас же он задыхался и хрипел, едва удерживаясь на ногах и багровея от усилий урвать хоть глоточек воздуха. На лбу извилистыми червями проступили вены, при каждом вздохе — точнее, его попытке — раздавался ужасающий свист.
— Ты какого черта здесь делаешь? — требовательно спросил Джейми и сам закашлял в унисон.
Вопрос был риторическим — парень все равно не смог бы ответить. Это оказался Джосайя Бердсли, кандидат на удаление миндалин. Кажется, со времен Сбора его здоровье ничуть не улучшилось.
Я поспешила к костру, где в золе стоял мой кофейник. Обернув ручку углом шали, я его встряхнула. Внутри забулькало — значит, что-то осталось и содержимое должно быть крепче некуда, раз настаивается еще с ужина.
— Усадите его, расстегните одежду и принесите холодной воды!
С дымящимся кофейником наперевес я растолкала толпившихся вокруг пленника людей. Спустя минуту я уже протягивала ему кружку крепчайшего смолянистого кофе.
— Медленно выдохни на четыре счета, вдохни на два, задержи дыхание и выпей, — велела я.
Он испуганно таращил глаза, в уголках губ собралась слюна. Я твердо схватила его за плечо, заставляя считать, — и жуткое напряжение понемногу спало.
Глоток, вдох, глоток, выдох. Когда кружка опустела, багровое лицо стало белесо-серым, точно брюхо снулой рыбы, с двумя красными отметинами на скулах. В легких еще свистело, но парень уже дышал, что не могло не радовать.