Огненный крест

Без расширителей я не могла полностью обнажить легкие, однако увидела достаточно, чтобы исключить некоторые диагнозы. Поверхность легких была черной и зернистой. Бетти больше сорока лет прожила у открытого огня.

— Вся грязь, которую человек вдыхает и не откашливает — табачный дым, сажу, смог и прочее, — постепенно накапливается в тканях легких и в плевре, — объяснила я, приподнимая полупрозрачную плевру кончиком скальпеля. — Легкие ребенка будут чистыми и розовыми.

— А мои тоже так выглядят? — Джейми чуть не закашлялся. — И что такое смог?

— Воздух в таких городах, как Эдинбург, где дым смешивается с туманом от воды, — рассеянно пояснила я и закряхтела, пытаясь раздвинуть ребра. — Твои, скорее всего, не так уж плохи, ты ведь долго жил на воздухе или в местах без каминов. Чистые легкие — награда за жизнь без огня.

— Приятно знать, когда особо нет выбора, — заметил Джейми. — А если он есть, то большинство все-таки выберет тепло и кашель.

Я улыбнулась, не поднимая головы, и разрезала верхнюю долю правого легкого.

— Верно, так и происходит.

Никаких признаков кровоизлияния в легких и в дыхательных путях. Никаких доказательств эмболии. Нет скопления крови ни в груди, ни в брюшной полости, хотя сейчас она слегка потекла из-за моих разрезов. После смерти кровь сворачивается, но потом постепенно разжижается.

— Подай, пожалуйста, еще тряпок, хорошо?

Несколько капель на саване не вызовут подозрений, учитывая, как Бетти умерла.

Я перегнулась через тело, чтобы забрать тряпки, и случайно надавила на его бок. Труп издал низкий стон. Джейми тут же отскочил назад с перепуганным вскриком. Свет бешено замелькал. Я и сама подпрыгнула, но быстро опомнилась.

— Все в порядке, — сказала я, хотя сердце бешено колотилось, а пот на лбу резко стал ледяным. — Это просто газ. Мертвецы часто издают странные звуки.

— Ага. — Джейми сглотнул, выравнивая фонарь. — Да, видел такое. Каждый раз застает врасплох, правда?

Он криво улыбнулся. На его лбу блестел пот.

— Да уж.

Мне вдруг пришло в голову, что он наверняка имел дело с множеством трупов и был знаком со смертью не меньше моего. Я осторожно надавила на тело в том же месте — новых звуков не последовало — и продолжила вскрытие.

Еще одно отличие этого импровизированного вскрытия от современного — отсутствие перчаток. Я испачкала руки в крови по самые запястья, а органы на ощупь казались слегка покрытыми липкой слизью. Несмотря на холод в сарае, начался неизбежный процесс разложения. Я сунула руку под сердце и приподняла его к свету, проверяя, нет ли нарушений цвета или заметных разрывов магистральных кровеносных сосудов.

— Они еще, бывает, шевелятся, — сказал Джейми через некоторое время.

В его голосе прозвучала странная нотка, и я удивленно подняла голову.

— Кто — они?

— Мертвые.

По коже пробежали мурашки.

— Да, — как можно спокойнее согласилась я. — Обычное посмертное явление. Чаще всего из-за движения газов.

— Я однажды видел, как мертвец сел, — так же спокойно, как и я, продолжил Джейми.

— Что, на поминках? Оказался живым?

— Нет, на костре. И он уже давно был мертв.

Я бросила на него внимательный взгляд. Джейми говорил бесстрастно, вполне будничным тоном, но по лицу ясно читалось — он вновь переживает те события.

— После Каллодена англичане сжигали убитых шотландцев. Мы чуяли вонь костров, однако увидел я их, только когда меня уложили в повозку и отправили домой.

Джейми лежал под слоем сена, уткнувшись носом в щель между досками, чтобы дышать. Повозка объезжала поле по окольной дороге, избегая английских отрядов, но однажды пришлось остановиться и пропустить группу солдат.

— Где-то в десяти ярдах от меня горел костер. Его подожгли недавно, одежда только начала обугливаться. Там лежал Грэхэм Гиллеспи, и он точно был мертв, с дыркой от выстрела на виске.

Повозка долго стояла на месте. А потом Джейми, одурманенный болью и лихорадкой, увидел, как Гиллеспи вдруг сел в пламени и повернул голову.

— Он смотрел прямо на меня. Будь я в здравом уме, я заорал бы во весь голос. Но тогда мне просто показалось… что Грэхэм проявил дружелюбие. Словно он мне говорил, что мертвым быть не так уж плохо. Или приглашал меня в ад.

— Посмертные судороги, — отозвалась я, погруженная в исследование пищеварительной системы. — Огонь заставляет мышцы сокращаться, и конечности часто двигаются, как у живых. Можешь поднести свет поближе?

Я вытащила пищевод, а затем аккуратно его разрезала, выворачивая дряблые ткани. В нижней части наблюдалось раздражение и немного крови; никаких следов разрыва или масштабного кровоизлияния. Я наклонилась, заглядывая в полость глотки, но ничего не увидела в таком скудном свете. Для подобного исследования у меня попросту не хватало инструментов, поэтому я вернулась к низу и приподняла желудок.

Чувство неправильности, которое преследовало меня в этом деле, вдруг обострилось. Если что-то и не так, то доказательство найдется именно здесь, говорили и логика, и шестое чувство.

Еды в желудке не было, что после такой рвоты неудивительно. Однако, когда я разрезала толстую стенку, вонь тела перекрыл острый запах ипекакуаны.