Огненный крест

— Понимаешь, — задумчиво промолвила она, не отрывая глаз от работы, — те люди — люди вообще, не только женщины, — которые знают, чего хотят от жизни, все равно добьются своего. Твой отец — то есть Фрэнк… — Клэр переложила волокна в маленькую плетеную корзинку, рассыпая по столу мелкие обрывки. — Он был очень хорошим историком, прекрасно разбирался в предмете, обладал даром самодисциплины, умел концентрироваться — что и привело его к успеху, но… Это не было призванием. Он сам говорил, что мог бы и другими вещами заниматься ничуть не хуже. А есть люди, которые знают, чего хотят, и вот тогда… Я всегда интересовалась медициной. Не сразу, конечно, но мало-помалу осознала, что именно этим я буду заниматься всю жизнь. А дальше дело техники… — Она пожала плечами, отряхнула руки и накрыла корзинку куском полотна, перевязав бечевкой.

— Человек не всегда может следовать своему призванию, — задумчиво произнесла Брианна, вспомнив шрам на горле Роджера.

— Порой жизнь загоняет нас в тиски обстоятельств, — пробормотала мать. Подняв голову, она встретилась взглядом с дочерью и криво усмехнулась. — А чаще всего человек живет не задумываясь. Взять, например, Марсали. Вряд ли ей приходила в голову возможность какой-то другой жизни. Ее мать содержала дом и воспитывала детей — откуда ей знать, что может быть как-то иначе? И все же… — Клэр пожала плечом и потянулась за второй ступкой. — У нее была лишь одна страсть — Фергюс; она-то и вырвала ее из привычной колеи…

— И засунула в точно такую же.

Клэр слегка кивнула, не поднимая головы.

— Ну да, только в Америке, а не в Шотландии. И теперь у нее есть Фергюс.

— Как у тебя — Джейми? — Брианна редко называла отца по имени, и Клэр удивленно подняла голову.

— Да, Джейми — часть меня. И ты тоже. — Она легонько коснулась лица дочери, затем сняла с балки над очагом пучок душицы. — Но ни один из вас не занимает меня целиком, — мягко добавила она. — Я — такая, какая есть. Врач, медсестра, целитель, ведьма — как ни назови, неважно. С этим я родилась, с этим и умру. Если я потеряю тебя или Джейми, то уже никогда не буду целостной, но у меня все равно останется мое призвание. Одно время, — продолжила она так тихо, что Брианне пришлось напрячь слух, — сразу после возвращения… пока ты не появилась… у меня больше ничего и не было.

Клэр раскрошила сухую душицу в ступку и взяла пестик. Снаружи послышался звук шагов и голос Джейми, дружелюбно распекавший курицу.

Брианна задумалась. А она сама? Разве ей мало любви к Роджеру, к Джемми? Ее вдруг охватил ужас — а что, если и правда… Она быстро заговорила, не дав мысли определиться в слова:

— А папа?

— Что?

— Он знает свое предназначение?

Клэр остановилась; стихло звяканье пестика.

— О да. Он знает.

— Быть лендлордом? Так это у вас называется?

Мать помедлила.

— Нет. — Она взяла пестик и снова принялась толочь. Комнату наполнил запах душицы, словно ладан. — Быть мужчиной — и это не пустяк.

Глава 79

Мне одиноко

Брианна закрыла книгу со смешанным чувством облегчения и тревоги. Когда Джейми подал идею обучать грамоте девочек с Риджа, она не стала возражать. На пару часов хижина наполнялась веселыми голосами, да и Джемми обожал внимание маленьких мамочек.

С другой стороны, она не была учителем по призванию и всегда радовалась концу урока. Впрочем, радость тут же сменялась напряжением. Большинство девочек приходили сами либо их приводили сестры. Энн и Кейт Хендерсон, живших в паре миль, сопровождал старший брат Обадия.

Трудно сказать, когда и как это началось. Пожалуй, с самого первого дня: он посмотрел ей в глаза, слегка улыбнулся, задержав взгляд дольше обычного, затем погладил сестренок по голове и оставил их на ее попечение. Вроде бы и придраться не к чему, и все же…

Откровенно говоря, от Обадии Хендерсона ее пробирал мороз по коже. Это был высокий парень лет двадцати, физически развитый, довольно привлекательный брюнет. Однако в углах рта, в глубоко посаженных глазах таился намек на звериную жестокость. И от его взгляда становилось не по себе.

Брианне ужасно не хотелось выходить во двор в конце урока. Девочки разбегутся, шурша юбками и хихикая, а он будет ждать, прислонившись к дереву или сидя на краю колодца, — а однажды даже развалился на скамейке прямо у двери.

Постоянное чувство напряжения и неуверенности действовало на нервы. Да еще эта его мерзкая ухмылка, чуть ли не подмигивание, словно он знал о ней какую-то гадость, но обещает молчать — пока…

В какой-то момент Брианна с некоторой долей иронии поняла: отчасти в этом ощущении дискомфорта виноват и Роджер, ведь из-за него она привыкла каким-то внутренним чутьем слышать вещи, которые не произносились вслух.

А Обадия ничего такого не говорил, никаких непристойных предложений не делал. Что ж теперь — запретить ему смотреть? Глупо. А еще глупее то, что из-за такой ерунды ее прошибал пот и сердце выскакивало из груди.

Собравшись с духом, Брианна открыла дверь, вышла и огляделась. Его нигде не было. Ни у колодца, ни возле дерева, ни на скамейке… Нигде.