И охранники, и узники к концу дня с ног падали от усталости. Заключенных собирали, строили в колонну, и они маршировали в тюрьму через вересковую пустошь, спотыкаясь и мотая головами, мечтая лишь о том, чтобы упасть и уснуть.
— Мы еще были в каменоломнях, когда узников начали собирать, чтобы отвести в тюрьму. Мы загружали в повозку инструменты и последние каменные блоки, когда я услышал за спиной какой-то звук. Оборачиваюсь, а там сержант Мурчисон — Билли. Я только недавно узнал, кто из них это был. Сержант сидел на корточках, опустив голову, — размытый силуэт на фоне перламутрового неба. Я все время думаю, решился бы я на такое, если бы посмотрел ему в глаза.
Сержант поднял дубинку, ткнул Джейми в ребра и указал на деревянный молот, лежащий на земле. А потом отвернулся.
— Я действовал не задумываясь, — едва слышно произнес Джейми. — Пара шагов, и я оказался у него за спиной, набросил на горло цепь кандалов и придушил. Он не издал ни звука.
Повозка стояла в десяти футах от края каменоломни — там был обрыв глубиной сорок футов, а внизу плескалась вода, почти черная под пустым белым небом.
— Я привязал его к камню и швырнул вниз, а потом вернулся к повозке. Двое из моей группы были там — стояли в полумраке, словно статуи, и ждали. Никто не произнес ни слова. Я взялся за поводья, они сели в повозку, и мы направились в сторону тюрьмы. Затем присоединились к колонне и все вместе молча вернулись в камеру. Сержанта Мурчисона не хватились до следующего вечера — все подумали, что у него выходной и он отправился в село. Скорее всего, его так и не нашли.
— А те двое? — тихо спросила я.
— Том Кристи и Дункан Иннес.
Джейми глубоко вздохнул и повел плечами, словно просторная ночная сорочка вдруг сделалась ему мала. Потом поднял руку и покрутил ее, рассматривая запястье.
— Странно…
— Что странно?
— Шрамы пропали.
— Шрамы от кандалов?
Он кивнул головой, недоуменно глядя на руки. Кожа была светлой и загоревшей, оттенка бледного золота, без каких-либо отметин.
— Я их столько лет носил… И не заметил, как они исчезли.
Я накрыла его ладонь своей и тихонько потерла большим пальцем то место, где лучевая артерия пересекалась с костью.
— Когда я нашла тебя в Эдинбурге, их уже не было. Они пропали давным-давно.
Джейми вновь взглянул на руки и недоверчиво покачал головой.
— Да, — вполголоса ответил он. — Так же, как и Том Кристи.
Часть 9
Опасное дело
Глава 96
Золото
В доме было тихо. Мистер Уэмисс, Лиззи и миссис Баг ушли на мукомольную мельницу, да и из Риджа вряд ли кто в столь поздний час заглянул бы в гости. Дел хватало: проверить, накормлены ли животные, наносить дров и воды, разжечь огонь, чтобы приготовить ужин.
Мой собственный зверь уже поел и устроился спать: подобрав под себя лапы и с довольным видом прикрыв глаза, Адсо сонным клубочком свернулся на карнизе, куда падали лучи закатного солнца. Мой ужин, который Фергус изящно называл
Я достала из шкафчика чернила, перо и большой журнал для записей и устроилась на солнце рядом с Адсо. Затем подробно описала в журнале опухоль на ухе Джорди Чишолма — за ней надо понаблюдать — и добавила новые измерения левой руки Тома Кристи.
Кристи действительно страдал от артрита обеих рук, но, внимательно понаблюдав за ним во время обеда, я пришла к выводу, что его левая рука стала такой не из-за артрита, а из-за синдрома Дюпюитрена — причиной скручивания безымянного пальца и мизинца был ладонный апоневроз.
Руки Кристи так сильно огрубели от многолетнего труда, что я не нащупала характерный узелок у основания безымянного пальца. Как только я впервые взглянула на его палец — когда зашивала Тому порез на ладони, — то сразу поняла, что с ним что-то не так, и с тех пор при встрече с ним всегда проверяла этот палец — если удавалось уговорить Кристи.
Несмотря на опасения Джейми, до сих пор Кристи были идеальными арендаторами — вели себя тихо и в основном сторонились других, если не считать работы Томаса Кристи в школе: он был строгим, но хорошим учителем.
Я вдруг почувствовала, что сзади меня кто-то движется. Луч солнца сместился, а вместе с ним и Адсо.
— Кот, даже не думай, — сказала я.
У моего левого уха послышалось предвкушающее мурчание, и огромная лапа осторожно коснулась моей макушки.
— Ну, ладно, — сдалась я, иначе пришлось бы пересесть и делать записи в другом месте. — Будь по-твоему.