Огненный крест

Вечерний ветер шелестел листвой, а сумерки подсветили серый дым, сделав его золотым. Он поднимался все выше и выше к небосводу, где его ждали едва заметные звезды.

Джейми задрал пламенно-рыжую голову — такую же яркую, как костер у его ног, — и посмотрел в сторону запада, куда улетали души мертвых. Он тихо заговорил на гэльском, но мы понимали — слова всем нам уже были знакомы.

Ты возвращаешься этой ночью в свой дом зимы,В свой дом осени, весны и лета,Ты возвращаешься этой ночью в свой вечный дом,В свое вечное ложе, в свой вечный сон.Спи сном семи звезд, брат мой,Спи сном семи радостей, брат мой,Спи сном семи сновидений, брат мой,На руках благословенного Иисуса, милостивого Христа.

Тень смерти ложится на твое лицо, возлюбленный,Но милостивый Христос удержит тебя на руках своих,А отец, сын и святой дух избавят тебя от боли.Христос стоит перед тобой и дает тебе покой.

Иэн стоял рядом с Джейми. Угасающий свет коснулся его лица, выхватив шрамы. Сначала он произнес слова на языке могавков, а потом повторил для нас на английском.

Пусть охота будет успешной,Пусть врагов уничтожат у тебя на глазах,Пусть сердце всегда радуется в доме братьев твоих.

— И так много-много раз, — добавил он, опустив голову, будто оправдывался. — Под бой барабанов. Но я подумал, что пока хватит и одного.

— Конечно, Иэн, — заверил его Джейми и посмотрел на Роджера.

Тот откашлялся, прочистив горло, и его хриплый голос был таким же легким и мощным, как дым.

Покажи мне, Господь, мой конецИ меру дней моих — какова она.Дабы я познал, как я преходящ.Ты пядями размерил дни мои,И мой век — ничто пред Тобой.Услышь молитву мою, Господь,Да внемли крику моему,И не будь безмолвен к слезам моим:Ибо я для Тебя чужеземец,Как и все отцы мои.

Все замолчали, и нас тихо окутала темнота. Когда скрылись последние лучи, а листья над нами померкли, Брианна взяла кувшин с водой и залила котел с углями. От них призрачным облаком поднялся дым и пар, и к деревьям унесло запах поминовения.

* * *

Когда по узкой тропинке мы вернулись к дому, почти совсем стемнело. Брианна была впереди меня, и я различала ее очертания, а мужчины шли позади. Вокруг было полно светлячков, они мелькали среди деревьев и освещали траву у моих ног. Один из жуков прицепился к волосам Брианны и замигал.

С наступлением сумерек в лесу становится так тихо, что хочется замедлить стук сердца и неслышно ступать по земле.

— Ну, так ты подумал, a cliamhuinn?[128] — услышала я тихий голос Джейми позади.

— О чем? — После службы Роджер говорил спокойно и приглушенно, хрипота почти не слышалась.

— О том, что вам делать — тебе и твоей семье. Теперь вы оба знаете, что малыш может путешествовать — и что вас ждет, если вы останетесь.

Что ждет всех нас. Я с тревогой вздохнула. Война. Сражения. Неуверенность во всем, кроме неминуемой угрозы. Угрозы болезни или несчастного случая — для Брианны и Джема. Угроза смерти в родах, если она снова забеременеет. А для Роджера — угроза смерти и тела, и души. Его голова зажила, но я видела, каким немигающим становился его взгляд, когда он думал о Рэндалле Лиллиуайте.

— А, да, — тихо ответил невидимый мне Роджер. — Я думал… и все еще думаю… m’ athair-cèile.

Я улыбнулась, услышав, как он назвал Джейми «тестем», хотя его тон был вполне серьезен.

— Сказать вам, что я думаю? А вы тогда скажете мне?

— Да, давай. Есть еще время поразмыслить.

— В последнее время я думал о Германе Хазбенде.

— О квакере? — удивился Джейми. Хазбенд покинул колонию вместе со своей семьей после битвы при Аламансе. Я слышала, они уехали в Мэриленд.

— Да, о нем. Что случилось бы, не будь он квакером? Если бы он продолжил начатое и повел регуляторов на войну?

— Не знаю, — помолчав, произнес Джейми. — Полагаешь, с настоящим лидером они преуспели бы?

— Да. А может, и нет — ведь оружия у них не было, — но все равно результаты были бы значительнее. И тогда…

Показался дом. Задние окна светились — к вечеру разжигали камин, к ужину ставили свечи.

— Если бы регуляторами правильно руководили, может, движение возникло бы здесь и в то время, а не через три года от нынешнего в Массачусетсе.

— Да? И если так, что тогда?