Огненный крест. Бывшие

Прибыли из-за границы (да еще в запломбированных вагонах) несколько десятков оголтелых тупиц и преступников. Стали эти преступные тупицы «сеять смуту», собирать вокруг себя уголовных преступников и дезертиров, льстить инстинктам армии и толпы и в конце концов подчинили себе великий многомиллионный народ… Почему русский народ не только их терпел (именно терпел, потому что «коммунистический опыт» обходился ему очень недешево), но и защищал от Колчака, Деникина, Юденича, Польши? Почему население, приветствовавшее «белую власть», так скоро от нее отвращалось и начинало снова ждать большевиков?.. Если нам скажут, что белогвардейские армии сами собой разваливались, мы ответим, что разваливалась и красная и что в общем качество ее было как будто ниже. Если признать, что русский народ подчинился большевикам только за страх, надо будет признать нерусским народом погибших в Гражданской войне и защите России красноармейцев. А среди них были не только шедшие в атаку под пулеметной угрозой с тыла. Тогда не принадлежат к русскому народу ни крестьяне, предпочитавшие большевиков «царским генералам»… ни большинство рабочих…

До самого последнего времени русский народ их (большевиков. — Ю. В.) поддерживал. Это не значит, что он их нежно любит: он их поддерживал как неизбежное и наименьшее зло (это точь-в-точь слова Троцкого, о которых Карсавин не мог знать. —

Ю. В.). Никакой цены нет за безответственными и огульными ссылками на то, что большевиков все ругают, что «мужики» их ненавидят… интеллигенты презирают… Правда… ненависть к большевикам и опорочивание их обладают глубокими основаниями…

Видимо, и таким, как Ленин, убедительными и «научными» казались их прогнозы и формулы, близким — наступление коммунистического рая… Без веры в социализм призывы вождей никого бы не увлекли, и только наивная, нелепая вера могла зажечь всех, кто являлся энтузиастом лучшего будущего для человечества, но по малограмотности своей в состоянии был мыслить это будущее только в рамках коммунистической идеологии и пролетарской логики. Без веры и энтузиазма нельзя было организовать армию и партию, закрывать рынки, бороться с анархией, с «белыми» и внешними врагами. Если вожди не верили в немедленный социализм, необходимо предположить в них нечеловеческое лукавство… Если они верили, это лишний раз свидетельствует о том, что они в руках истории ничтожные пешки, и это вполне согласуется с отрицанием роли личности в истории.

Можно с разных сторон подходить к большевизму. Здесь я остановлюсь лишь на одной… Они уничтожали «бар» и живших по-барски носителей культуры. Они ли? Не являются ли большевики лишь организаторами стихийной ненависти и воли темных масс? Большевики были беспощадны и бессмысленно жестоки, но, может, быть, только благодаря им не произошло поголовного истребления культурных слоев русского общества; может быть, они скорее ослабили, чем усилили прорыв стихии…

Большевики лишь приклеивали коммунистические ярлычки к стихийному, увлекавшему их, говорившему и в них течению. Они лишь понятным темному народу языком идеологически обосновывали его дикую разрушительную волю. Оттого-то и смешались в одну кучу (для уничтожения. — Ю. В.) капиталист и литератор, офицер и интеллигент…

Не народ навязывает свою волю большевикам, и не большевики навязывают ему свою. Но народная воля индивидуализируется и в большевиках; в них осуществляются некоторые особенно существенные ее мотивы: жажда социального переустройства и даже социальной правды, инстинкты государственности и великодержа-вия…»

И Карсавин делает замечание, что во всех этих потрясениях воля великого народа так и осталась не уловленной, не выявленной во всей полноте…

Мы можем добавить: мечта о социализме вызревала в народе, и не ведающем о таком слове, под гнетом татарщины и крепостного права — в долгие-долгие столетия российской истории.

Большевизм угадал, уловил существенную часть устремлений народа. Большевизм, удовлетворяя этим устремлениям, оказался приемлемым для общей массы людей. Распределительный социализм не только не унижал, не оскорблял народ, но и отвечал его представлениям о жизни, пути к справедливости.

Это было до тех пор, пока народ не оказался лишенным сытости. Это случилось вскоре, почти сразу после революции, но смягчалось целым рядом якобы объективных обстоятельств (последствия Гражданской войны, разруха, сопротивление свергнутых классов и т. п.). Но с этого момента казарменное лишение народа сытости уже повело к постепенному разъединению с большевизмом.

Ведь весь вопрос нынешней катастрофы (на это не надо закрывать глаза) для основной массы людей не в насилии, хотя такой размах насилия уже насторожил народ, вызвал в нем недовольство, не в ограничениях казарменного социализма, не в отсутствии свободы и справедливости, а прежде всего в отсутствии сытости, несправедливом обделении этой сытостью…