… Выйдя из кремлевских ворот, я вдруг испытал чувство морального облегчения…»
И далее совсем необычное, просто ошеломляющее:
«…В декабре 1923 года Лев Борисович Каменев (тогда председатель Московского Совета)… предложил мне поехать в местечко Горки, куда ввиду болезни укрылся Ленин со своей женой.
Каменев хотел, чтобы я сделал последний набросок с Ленина. Нас встретила Крупская. Она сказала, что о портрете и думать нельзя. Действительно, полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной, искривлённой младенческой улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета Ленина.
Это была моя последняя встреча с Лениным.
Ленин умер 21 января 1924 года…
Я жил в то время в Петербурге, работая над одной театральной постановкой. На следующий день после смерти Ленина я получил срочный вызов в Москву, чтобы написать портрет Ленина в гробу. Меня работа не вдохновляла (и Анненков уклонился, попросту спрятался. —
Однако, приехав в Москву недели через три, я был немедленно вызван в Высший Военный Редакционный Совет, где мне предложили отправиться в основанный в Москве Институт В. И. Ленина для ознакомления с фотографической документацией ввиду предполагавшихся иллюстраций для книг, посвященных Ленину.
«Ознакомление с документацией» продолжалось около двух недель. В облупившемся снаружи и не топленном внутри Институте В. И. Ленина… меня прежде всего поразила стеклянная банка, в которой лежал заспиртованный ленинский мозг, извлеченный из черепа во время бальзамирования трупа: одно полушарие было здоровым и полновесным, с отчетливыми извилинами; другое, как бы подвешенное к первому на тесемочке, — сморщено, скомкано, смято и величиной не более грецкого ореха. Через несколько дней эта страшная банка исчезла из института… Мне говорили в Кремле, что банка была изъята по просьбе Крупской…
Среди множества ленинских рукописей я наткнулся там на короткие, отрывочные записи, сделанные Лениным наспех, от руки, с большим количеством недописанных слов, что вообще было характерно для многих его писаний — до частных писем включительно (я мог судить по письмам, адресованным моему отцу). Эти записи, помеченные 1921 годом, годом кронштадтского восстания, показались мне чрезвычайно забавными… Я, не снимая рваных варежек (пар изо рта валил облаками), незаметно переписал их в свою записную книжку. Вскоре, однако, и эти ленинские странички, как и банка с мозгом, исчезли из института… Я никогда не видел их опубликованными (за исключением двух-трех отдельных фраз)…
В первые годы после Октября Ленин, человек дальновидный, скоро понял невозможность немедленного осуществления коммунистической революции в мировом масштабе.
…Необнародованные ленинские записи говорили:
„В результате моих непосредственных наблюдений в годы моей эмиграции я должен признаться, что так называемые культурные слои Западной Европы и Америки не способны разобраться ни в современном положении вещей, ни в реальном соотношении сил; эти слои следует считать за глухонемых и действовать по отношению к ним, исходя из этого положения…
… На основании тех же наблюдений и принимая во внимание длительность нарастания мировой социалистической революции, необходимо прибегнуть к специальным маневрам, способным ускорить нашу победу над капиталистическими странами.
а) Провозгласить для успокоения
б) Выразить пожелание немедленного восстановления дипломатических сношений с капиталистическими странами на основе полного
Говорить правду — это мелкобуржуазный предрассудок. Ложь, напротив, часто оправдывается целью.
Капиталисты всего мира и их правительства, в погоне за завоеванием советского рынка,