Огненный крест. Бывшие

«3 апреля 1917 года я был на Финляндском вокзале в Петербурге, в момент приезда Ленина из-за границы. Я видел, как сквозь бурлящую толпу Ленин выбрался на площадь перед вокзалом, вскарабкался на броневую машину (кстати, из броневого дивизиона, в котором служил будущий русский советский писатель Виктор Шкловский. — Ю. В.) и, протянув руку к «народным массам», обратился к ним со своей первой речью.

Толпа ждала именно Ленина. Но — не я…

Я пришел на вокзал не из-за Ленина: я пришел встретить Бориса Викторовича Савинкова… который должен был приехать с тем же поездом. С трудом пробравшись сквозь площадь, Савинков и я, не дослушав ленинской речи, оказались на пустынной улице…

Так проскользнула моя третья встреча с Лениным.

Вскоре мне удалось несколько раз увидеть Ленина на балконе особняка эмигрировавшей балерины Кшесинской, ставшего штаб-квартирой большевиков.

…Когда 18 июля 1917 года произошло первое большевистское вооруженное восстание против Временного правительства, мой отец, возмущенный, вынул из своего архива письма Ленина, разорвал их и на моих глазах бросил в зажженную печь.

Движимый любопытством, я несколько раз побывал в период Октябрьской революции… в Смольном институте… Возле двери, ведущей в кабинет Ленина, постоянно стояли то один, то два, то целый десяток вооруженных красногвардейцев. На двери оставалась прибитой металлическая дощечка с надписью: «Классная дама».

…В ночь на 26 октября 1917 года, после взятия Зимнего дворца и ареста членов Временного правительства, я снова пробрался к Смольный, где до пяти часов утра заседал съезд Советов. На трибуне появился Ленин, вернувшийся из своего подполья.

«…Да здравствует всемирная социалистическая революция!»

Последняя ленинская фраза осталась, однако, до сих пор не расслышанной, не понятой или умышленно забытой в Западной Европе, в Америке, во всех свободных странах… Подобное непонимание или забывчивость приносит с каждом днем все новые и новые победы международному коммунизму, то есть расширению всечеловеческого рабства.

…Я помню, как через несколько дней после Октябрьской революции один из друзей моего отца, сидевший у нас в гостях, сказал, говоря о Ленине:

— К сожалению, не того брата повесили.

…В ноябре того же года к моему отцу приехал от имени Ленина Марк Елизаров с предложением занять пост народного комиссара по социальному страхованию… Отец ответил категорическим отказом, заявив, что он является противником произведенного вооруженного переворота, свергнувшего демократический строй, противником всяческой диктатуры…»

Именно Анненков оформлял Красную площадь к первой годовщине Октября, и именно он руководил постройкой трибуны для Ленина и гостей (на том месте будет стоять мавзолей).

Для Ленина Юрий Анненков — сын политкаторжанина, знакомый ему почти с пеленок (едва ли не 30 лет), юный друг Веры Фигнер — поэтому Ленин с ним не таится, он свой. Это отношение Главного Октябрьского Вождя переймет и все его окружение. Юрий Анненков не только знаменитый художник, он свой в Кремле. Это делает его свидетелем (а для кремлевских владык и как бы соучастником) самого потаенного — изнанки дела, всего первозданного смысла его. Дела как оно есть.

«В 1921 году, — пишет далее Анненков, — советская власть заказала портрет Ленина, и мне пришлось явиться в Кремль…

Ленин был неразговорчив. Сеансы (у меня их было два) проходили в молчании… я пробовал… заговорить об искусстве.

— Я, знаете, в искусстве не силен, — сказал Ленин… — искусство для меня — это… что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и, когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его — дзык, дзык! — вырежем. За ненужностью…

Ленин снова углубился в исписанные листы бумаги, но потом, обернувшись ко мне, произнес:

— Вообще, к интеллигенции, как вы, наверное, знаете, я большой симпатии не питаю, и наш лозунг «ликвидировать безграмотность» отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. «Ликвидировать безграмотность» следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель вполне практическая. Только и всего.

Каждый сеанс длился около двух часов. Не помню, в связи с чем Ленин сказал еще одну фразу, которая удержалась в моей памяти:

— Лозунг «догнать и перегнать Америку» тоже не следует понимать буквально: всякий оптимизм должен быть разумен и иметь свои границы. Догнать и перегнать Америку — это означает прежде всего необходимость возможно скорее и всяческими мерами подгноить, разложить, разрушить ее экономическое и политическое равновесие, подточить его и таким образом раздробить ее силу и волю к сопротивлению. Только после этого мы сможем надеяться практически «догнать и перегнать» Соединенные Штаты и их цивилизацию.

В комнату вошла Крупская и спросила меня, не хочу ли я «глотнуть чайку».

Я отказался и, поблагодарив, поцеловал ей руку.

— Ишь ты! — воскликнул Ленин, засмеявшись. — Вы, часом, не из дворян?

— Из дворян.

— Ах вот оно что… Впрочем, я тоже.