— Мы разговаривали о птицах; он их страшно любил. Я спросил его, почему в конце лета птицы поют по ночам; ведь ночи становятся короче, и им нужно успеть отдохнуть. Но нет, они то там щебечут, то там шелестят, и так всю ночь в кустах и деревьях.
— Да? Я не замечала.
— Ты не имеешь привычки спать в лесу, сассенах, — ответил он снисходительно. — Я много спал в лесу, и Стерн тоже. Он сказал, что заметил это и очень заинтересовался — почему.
— И у него есть ответ?
— Скорее не ответ, а предположение.
— О, даже лучше, — пробормотала я сонно.
Он что-то произнес в знак согласия и немного откатился в сторону, пропуская долгожданный воздух между нашими солеными от пота телами. Я могла видеть влажный блеск на его плече и капельки пота среди темных вьющихся волос на груди. Он мягко поцарапал их, произведя тихий приятный шорох.
— Он поймал несколько птиц и запер их в клетках, выложенных промокательной бумагой.
— Что? — я даже проснулась, чтобы посмеяться. — Зачем?
— Ну, не полностью, только полы, — объяснил он. — В середине клетки он поставил тарелку с чернилами, а в ней чашку с зерном, так что птицы не могли поесть, не измазав лапки в чернилах. Потом они прыгали по клетке туда-сюда и оставляли следы на промокательной бумаге.
— Хм. И что он выявил, кроме черных следов.
Привлеченные мускусом нашей разгоряченной плоти, стали прилетать насекомые. Заслышав высокий писк над моим ухом, я подскочила и попыталась прихлопнуть невидимого москита, а потом задвинула марлевый полог, который Джейми отодвинул, когда пошел искать меня. Полог был прикреплен с помощью механизма, сконструированного Брианной, к балке, и распущенный, он укрывал кровать со всех сторон, спасая нас летними ночами от кровожадных орд насекомых.
Я с сожалением опустила марлевую завесу, поскольку ограждая нас от москитов, комаров и прочего гнуса, она также перекрывала часть воздуха и полностью закрывала вид на светящееся ночное небо за окном. Я снова легла уже на некотором расстоянии от Джейми. В то время как естественная печка его тела была очень полезна зимними ночами, у нее были свои недостатки летом. И хотя я не возражала гореть в аду ослепляющего желания, запас чистых рубашек у меня закончился.
— Было много следов, сассенах, но большинство из них находилось в одной стороне клетке. Во всех клетках в одной стороне.
— О, действительно? И что это означало, по мнению Стерна?
— У него появилась блестящая мысль положить возле клеток компас. И оказалось, что всю ночь птицы скакали на юго-восточной стороне клетки, а это направление, в котором они улетают осенью.
— Как интересно, — я собрала волосы в хвост, подняв их от шеи для прохлады. — Но сейчас еще рано для перелетов, да? И они не летают по ночам даже осенью?
— Нет. Но они словно чувствуют неизбежность перелета, его притяжение, и это нарушает их покой. Удивительнее всего, что большинство птиц, которых он поймал, были молодыми и никогда не совершали перелетов, не видели земли своего назначения, и все же они чувствовали это — зов, который не давал им спать.
Я пошевелилась, и Джейми убрал руку с моей ноги.
— Zugunruhe, — произнес он тихо, проводя кончиком пальца по влажному пятну, которое его рука оставила на моей коже.
— Что это?
— Стерн так называл беспокойство, охватывающее маленьких птиц перед длинным перелетом.
— Как переводится это слово?
— «Ruhe» переводится, как неподвижность покой, «zug» — путешествие, и таким образом, «zugunruhe» — это неугомонность, беспокойство перед долгим путешествием.
Я подкатилась к нему, уткнувшись лбом в его плечо, и внюхалась, словно смакуя тонкий аромат прекрасной сигары.
— Eau de home?
[266]Он приподнял голову и с сомнением принюхался, морща свой нос.
— Eau de ch`evre,
[267]скорее, — сказал он. — Хотя может что-то и похуже. Как по-французски будет скунс?— Ле фу-у, — предположила я и захихикала.
Птицы пели всю ночь.
Глава 108
TULACH ARD
[268]Октябрь 1772
Джейми с улыбкой кивнул головой, глядя ему за спину.
— Вижу, у тебя сегодня помощник.
Роджер оглянулся и увидел, что сзади с сосредоточено нахмуренными светлыми бровями ковыляет Джемми, обеими руками прижимая к груди камень размером с кулак. Роджеру хотелось рассмеяться, но он сдержался и присел на корточки, поджидая мальчика.
— Это камень для нового загона, ghille ruaidh?
[269]— спросил он.Джемми торжественно кивнул. Утро было прохладным, но щеки малыша пылали от усилий.
— Спасибо, — серьезно сказал Роджер и протянул руку. — Я возьму его?
Джемми яростно замотал головой, и его длинные волосы разлетелись в разные стороны.
— Сам!
— Это дальняя дорога, ghille ruaidh, — пришел на помощь Роджеру Джейми. — Твоя мама будет скучать без тебя.
— Нет!
— Дедушка прав, bhalaich,
[270]мама будет скучать, — сказал Роджер, протягивая руку к камню.— Нет! — Джемми сильнее прижал камень к груди и упрямо сжал рот.
— Но ты не можешь… — начал Джейми.
— Пойду!
— Нет, я сказал. Ты должен… — начал Роджер.
— Пойду!!!
— Послушай, парень… — одновременно заговорили оба мужчины, потом остановились, посмотрели друг на друга и рассмеялись.