Огненный рубеж

Олёна вздохнула. Может, так и легче: отстрадать и уйти безгрешным? Не успеть сделать зло?

Борис всегда знал, о чем она думает, и погрозил жене пальцем.

– За Бога не решай. Сам знает, что делает. У нас ума не хватит.

Олёна закивала. Они во всем и всегда были согласны. Только вот последние события ее тяготили.

– Борисушка, – она смутилась говорить, но взяла себя в руки. – Борисушка, я тебе должна сказать…

Обычно так начинались их разговоры о том, что жена опять в тягости. Смущенно, а потом счастливо. Но теперь другое. Хмурится. Не поднимает глаз.

– Борисушка, тот человек, он не к девицам приезжал. Не их высматривал.

Эка невидаль!

Другой бы на месте дьяка прибил жену. Но у нее хороший муж, справедливый. Зря руку не поднимет. Да и вообще не поднимет. Сколько раз уже мог – всегда миром решали. Поэтому она его не боится и говорит все дочиста.

– Прости меня, Борисушка.

Муж повел ладонью по ее щеке. Тоже вздохнул.

– Не за что прощать. Ты во всем держалась как добрая хозяйка. Я тебе верю и всегда буду верить.

Олёна аж засияла. Вот какая она! Золото, а не баба! Вдруг спохватилась:

– А ты уже знал?

– Знал, – не стал отпираться он. – Подумай сама, ну к кому тут ездить? На кого глядеть? – Борис развел руками. – Я сразу смекнул.

Святая простота! А юницы? А соседки? Сколько вокруг пригожих девиц и молодух? А он ее одну и видит. Правду говорят, венчают на небесах. Их двоих, во всяком случае, там и соединили.

Муж поцеловал ее в щеку.

– Не тужи. Будет конец света, нет – нам не ведомо. Но жить будем так, будто вот-вот придется отвечать.

Она часто закивала.

– Так что ты в другой раз за ворота не выходи, если ирод приедет. Будь дома. Сам прогоню.

«Да он тебя конем затопчет!» – ужаснулась Олёна.

6

Но другого раза не случилось. Потому что на Москву пришла страшная весть. Царь Ахмат идет на нас, сговорившись с Литвой. Взяли как в клещи. Из злых – злейшие. Всегда ходили к нам, и ходить будут, пока не найдется сила отвадить их от порога или согнуть в три погибели.

Значит, быть ополчению. Значит, идти не только княжьим людям, но и всем, кто может поднять копье. Особенная статья – лучники. Простым лучником уже дважды ходил и ее муж. В первый год после свадьбы и под Алексин – многих там положили. Так-то дьяки дома сидят. Их дело – перо и чернила. Но когда край – тогда уж все идут.

Дважды Олёна провожала мужа одного. А теперь со старшим сыном. Егорке сровнялось четырнадцать. Он рвался с папаней не потому, что хотел подставлять голову под татарские сабли, а потому, что вошел в возраст покровительственного отношения к родителям, считал их непонятливыми растяпами, за которыми нужен глаз да глаз.

Мать только и сказала ему:

– За батюшкой приглядывай. – Не показала, что за обоих сердце обмирает. А еще за братьев. Тятя, слава Богу, уже скончался. Тихо ему, спокойно. Никакой пакости не видит. Только молит за них Бога на небесах. А так и он с ратью ходил. Теперь братья. За них Олёне тоже страшно. Каждому свой уголок в сердце.

И чего только не вмещало это сердце! Кого только там не было! Порой казалось, вот-вот разорвется. Надо вовремя запирать ворота. А она не успела. Впустила ворога. В том ее вина, ее грех.

Все думала, думала о случившемся. Молилась. А женское естество замирало – на нее позарился! Да как сверлил глазами, чертяка! Как смотрел!

Одним взглядом возносил ее до небес.

Сладко было думать, что ее выбрали, ею любуются, о ней печалятся. До того сама себе задурила голову, что ездок мерещился ей в каждом прохожем. Коготок увяз, всей птичке пропасть. Даже снился ей, ирод. Туманно, издалека.

В последний раз опять на коне. Она будто бы его гонит, а он и говорит:

«Уеду, уеду. Теперь мы все уедем. Хоть молиться-то за меня будешь? А то некому».

Как некому? А жена? А дети? А родные? Но выходит, самое сокровенное – молитву о своем спасении – оставляет ей.

Как же теперь не молиться?

Запутал ее. Хорошо за хлопотами, за делами, за сборами сны забывались. На первое место выходили муж с сыном и братья. Общим счетом девять человек. Читать молитвы – не перечитать. Куда бы тут еще и десятого?

До заветного конца света двенадцать лет. Значит, Егорка встретит Страшный Суд еще молодым, но уже семейным. С детьми. Ее внуками. Пусть потерпит в походе, грехи с него наперед снимутся…

И опять лег в голову проклятый гость. Видно, не нужен он никому, пес приблудный. Так псом в следующем сне и притащился. Будто шла мимо чужого забора, увидела, что там собака сидит, даже не на цепи, а в проталине между голой землей и отставшим по весне снегом. Заметила Олёну и так глазами стала жалиться, побежала за ней, увязалась, хоть дьячиха ее и не прикармливала.

Вот такие сны. Хорошими их не назвать. Молиться будет. Жаль пса. Уже догадалась, что это его душа – грязная, в слежавшейся шерсти. За ней побежала. Видно, не нужна никому. Ну, душа – не тело. Душу-то она приберет.

7

Из Москвы полки уходили в воскресенье, едва развиднелось. Все колокола гудели: «Бом-бом!». Но не весело, не радостно, сзывая на заутреню. Били и били, точно сердца всех жен стали сердцем одного деревянного города.