Огненный рубеж

Людишки из соседних деревень сбежали в Калугу. Прятаться. В лесу по дороге к источнику никого. Только клест на ветке пощелкивает. Зайцы, осмелев без охотников, так под ногами и порскают. Шли отец и сын, Борис Андреевич и Егорка, окунуться, испить святой воды, смыть грехи. И попросить Бога о главном.

А что ныне главное? Победа? Жизнь? Странно даже, но Бориске думалось только о жене и детях. Не выстоят они тут – всех в Москве пожжет Ахмат. Ждет его дьячиху с чадами смерть позорная, лютая – от огня ли, от сабли ли, или хуже – он того не знает.

Вот о них и хотел попросить Бога. Если здесь победы не даст, то уж сразу чтобы их сердечных прибрал. Без мучений. Его зайчат. Его ангелов.

Другая беда – Егорка. И зачем малец увязался? Ведь ничего же толком не умеет! Сомнут при первой же сшибке. Птенец желторотый! А еще мостится его же, батю, учить. За ним, за отцом, приглядывать!

Просил жизни сыну: «Если не меня, то хоть его помилуй!»

Так, вдвоем, они дошли до полянки и там, под покровом вековых дубов – вот где Тихон-то нашел дупло, – увидели уже чуть обустроенный крестьянами источник.

Криница. Шаткие мостки. Из наваленных камней бьет ключ. Вода стекает в песчаную вымоину и разливается широким потоком по неглубокому месту. Где же тут окунаться? Ах вот где! Если пристроиться под самую струю, а самому сесть в воду, то тебя как раз всего и обдаст.

Скромно схоронившись за ближайшим дубом, разделись. Не то чтобы им друг перед другом срамно. А от чужих недобрых глаз – вдруг татарин загулял на здешней стороне – отправлял Ахмат своих разведать, что да как. Дуб – укрытие.

– Ты оставайся при луке, – строго сказал отец, – пока я полезу в источник. Вдруг зверь…

– Или поганые, – продолжил его мысль сын. – Тять, я не маленький.

Борис Андреевич перекрестился, покряхтел.

– Окунайся. Я на стремени.

Басом уже начал разговаривать! Подбородок щиплет, хоть бороды пока и нет.

Отец снова перекрестился, повздыхал и полез в воду. Добро бы сразу один нырок. Хоть и знобко, но не отвертишься. А тут сын глазами хлопает – нельзя опозориться. И снизу холодно, и сверху льет студеная струя. Одно отвлечение – успевай святого обо всем просить, все слезные моления перечислять. Жена, дети по именам. Спасибо, матушка с батюшкой уже упокоились. Но братья, сестры, их детки. Особая боль – Егорка. Пусть останется жив. Конец свету, не конец, а пусть маленько покоптит небо. «Пусть хоть жену мы ему сыщем, пусть нарожает внучат, пусть все, как у людей!»

Тут Бориска вообразил, как хороша будет его жена на свадьбе старшего сына. И сразу полез из источника. Ни к чему такие мысли в святой воде!

Сменил Егорку. Дал ему раздеться. Тот пошел к источнику. Ноги поджимает, дрожит. Отец на него цыкнул:

– Садись. Голову под струю. Молись святому Тихону.

В источник нырять – все равно, что идти к исповеди. Все грехи разом. Не робей, Егорушка. Надо.

Парень уже сидел в кринице, стучал зубами и только выговаривал:

– Перечлив. Матушку не слушаюсь, батюшку перебиваю. На девок в бане смотрю. Пора меня женить. А родители тянут. Говорят, мал еще. Где мал? Ночами исподнее срамно пакощу.

Бориска призадумался. Ведь верно. Не успеешь глянуть, а малец уже не пеленки марает. Похуже. Пора женить.

А вот о смерти, о том, чтобы Бог его помиловал, избавил от каленой стрелы или от басурманской сабли, от ременной петли полонянина – ни о чем таком Егорка не просил. Вот парень! Одни девки на уме! Отец хотел осердиться, но подумал: снова прав малец. Права молодая кровь, что не чает смерти. Отторгает даже мысль о ней. Зачем об этом думать? Только гибель себе накликать.

Быть бы как дети. Не ведать, что завтра. Не заботиться об этом. Не болеть тем, что еще не случилось. Может, Господь тогда и пронесет смертную чашу?

9

Пронес, но не для всех.

Прежде на ту же криницу пожаловал воевода Сторожевого полка, что стоял на бродах. Боязно стало и ему помирать. Вот он, его конец света. Свой собственный. Не далекий. Не для всех.

Обычно Лев Петрович смерти не боялся. Сколько раз видел у других. На себя примеривал. Бывало, что и мучительно. Бывало, что и грязно. Но все равно же потом кончается. Чуток потерпеть – и твое новое начало. Не помер – родился. И то, и другое – в скорбях.

А вот Суда боялся. Знал, что если Бог справедлив, ему – в ад. Одна надежда, что Он милосерден.

Может, и ему грехи смыть? Может, святой Тихон его боль на себя примет? Хоть выслушает.

Еще матушка, Царствие ей небесное, учила маленького Льва, что вода нам сестрица, все ей можно рассказать, она унесет в дальние дали твою тоску-печаль. Только отдай. «Нешто попробовать?»

И поехал себе. Но до криницы, где Борис Андреевич с Егоркой окунались, не добрался. По ручью правил путь. По берегу. И, недалеко от устья, обрел глубокую вымоину. Остановился, примерился. На глаз, дно вроде совсем близко. Но он, бывалый человек, знал, что водоросли и трава только кажутся близко. На деле можно с копьем уйти.