Огни Анютинска

историю. Но, кроме того, было и еще одно чувство… Его достаточно сложно

описать словами: наиболее точно его можно назвать утренним чувством

путешественника. Оно появляется тогда, когда утро начинается, скажем так,

не совсем обычным образом: например, когда надо встать очень рано, чтобы

куда-нибудь поехать. Когда все еще спят, а ты специально, не пожалев

драгоценных часов сна, взлетел в выходной по будильнику, и собираешься в

дорогу. И все утро становится как бы преддверием поездки, ее первой,

вступительной, но неотъемлемой частью, и такое утро уже не может быть

другим… Оно пропитано каким-то воодушевлением, ведь вот-вот хлопнет

дверь, и впереди откроются бескрайние дали, будет и стук колес, и шум

вокзала, и медленный-медленный отъезд от платформы, и мелькающие

огоньки за окном, и выход на дальней станции, и все это будет не когда-

нибудь, а сейчас, не просто скоро, а именно сейчас! Но ведь в этот раз утро,

все же, не совсем такое. Нет привычных предпоездочных действий, таких,

например, как наполнение термоса, проверка наличия железнодорожного

билета в сумке, выход из дома на улицу, когда только-только выпала

утренняя роса, и воздух необычайно свежий… Или, уже в процессе поездки,

такой же утренний выход из гостиницы в городе N, с тем только отличием,

что начинается не вся поездка, а какой-либо из ее дней.

Да и сейчас, вроде бы, даже и не поездка, а побег… И трудно назвать

гостиницей ту площадку для отдыха на природе, где провел ночь бедный

волк-одиночка. Но все же, несмотря на все это, несмотря на невыносимую

усталость и упадок сил, это утреннее чувство путешественника появилось.

Появилось темным утром, до рассвета, когда надо было идти из холодной

«ночлежки» на вокзал, куда должен был подойти не какой-нибудь

комфортабельный и ярко раскрашенный фирменный поезд, а обычная,

задрипанная пригородная электричка, которая пойдет в неизвестность.

С пунктом назначения было, действительно, не все ясно. Первая

электричка доставила беглеца из Кореньков – полузаброшенной деревни –

в Грачевку – замшелое село. И там, и там вероятность попасться в лапы к

людям приказа, охотникам за пушечным мясом, была невероятно мала.

Следующая же электричка шла в столицу. Перед путником встал выбор:

либо выйти на какой-нибудь неприметной станции, километров за двадцать

до конечной, и дальше каким-то образом обходить столицу вокруг, либо

рискнуть, и все же ехать до конца маршрута.

Леснинский пока не определился с тем, до какой станции все-таки

ехать. С одной стороны, выйти в очередной деревне или селе было куда

безопаснее. Но как, как оттуда добираться дальше? Обходить столицу

пешком даже на расстоянии километров пяти от нее было бы слишком

долго, да и где бы узнать дорогу. Не было даже никакой карты, а идти

наугад, по компасу… уж слишком здесь дремучие леса, слишком много в них

бурелома и прочих преград, заставляющих сворачивать, да и без этого

заблудиться ничего не стоит.

Но дело было не только в этом… За всю свою жизнь Леснинский ни

разу не был в столице. Серость, примитив Мерзкособачинска казались

следствием его провинциальности, столица же представлялась

современным мегаполисом из стекла и бетона, где все почти так же, как

бывает в фантастических фильмах о будущем. «Хоть одним глазком бы

взглянуть на главный город этого мира, перед тем, как этот мир покинуть

насовсем», - мечтал Леснинский. Однако внутренний голос подсказывал

ему все же выйти в Ивановском – станции, расположенной километрах в

двадцати не доезжая столицы.

«Я не знаю, как я буду добираться от этого Ивановского на другую

сторону области, чтобы сесть на следующую электричку в очередном

безопасном месте, - но пока я даже не хочу об этом задумываться. При всем

моем желании посетить столицу, при всем удобстве и простоте этого

маршрута, внутренний голос мне упорно начинает твердить, что не стоит

сейчас соваться в людные места. Да, внутренний голос меня еще никогда не

подводил, и сейчас я надеюсь только на него».

Леснинский шел довольно быстрым шагом по впавшей в

летаргический сон сельской улице. Рассвет еще и не думал заявлять о себе,

осень заметно сократила день, взамен лишь добавив ему разноцветных

красок. Половина шестого. Можно было не торопиться: до вокзала не так уж

далеко. Но Леснинскому казалось, как будто времени осталось совсем мало,

и он непроизвольно начал прибавлять шаг.

«Вот странно как устроен человек. То он опаздывает, бежит,

нервничает, делает сто дел на ходу, и время летит необыкновенно быстро,

то, напротив, ему приходится очень долго чего-то ждать, и стрелки

движутся до невозможности медленно, как будто на часах садится