Огонь под пеплом

Чернышев был в Компьене, когда новой императрице представляли придворных и сановников. Конечно, она далеко не красавица, особенно на фоне французского двора, состоящего из молодых офицеров и их хорошеньких жен, но, в общем, довольно мила… Похоже, что это застывшее выражение лица — маска, скрывающая робость. Она же принцесса, ее учили, как надо себя держать в многолюдных собраниях, которые, возможно, внушают ей страх. Но Саша не мог не слышать пересудов, в которых разочарование смешивалось со злословием; многие вслух жалели о Жозефине.

Парижский люд готовили к встрече новой повелительницы песенками и куплетами. В воскресенье, первого апреля, все театры давали бесплатные представления, но угощать зрителей собирались пьесами, написанными «по случаю»: «Австрийские праздники», «Женитьба Доблести», «Союз Марса и Флоры»… В Театре водевиля, впрочем, сыграли комедию Детуша «Подложная Агнесса», которая с успехом шла на сцене уже полвека, однако добавили к ней верноподданническую сцену. Новые куплеты Дезожье распевали и во Французском театре, где их «подхватил объятый радостью народ», и в Комической опере, где их вставили в пьесу «Дезертир» (чрезвычайно удачный выбор, поскольку ради императорской свадьбы всем дезертирам и не явившимся на службу рекрутам объявили амнистию).

Бьют его — он егозит, и бранится, и орет,

А как встанет — запоет, —

припомнились Чернышеву последние строчки «Женитьбы Фигаро» о «добром народе». Бомарше смеялся над тем, что во Франции всё заканчивается песенками. Верно, теперь песенки приготовили наперед, чтобы ничего и не начиналось…

Второго апреля императорский кортеж покинул Сен-Клу и вступил в Париж.

Недостроенную Триумфальную арку у заставы Звезды, в начале Елисейских Полей, срочно «доделали», натянув раскрашенное полотно на деревянный каркас, и огородили под ней места для привилегированной публики. Восемь буланых андалузских лошадей редкой красоты влекли шагом золоченую карету с большими застекленными окнами, на подножках и запятках примостились восемь пажей в зеленой с золотом ливрее. Наполеон в белом костюме, который он надевал на коронацию, и черной шляпе с тремя страусовыми перьями сидел справа от Марии-Луизы в великолепном платье из серебряного тюля, расшитого жемчугом, и кружевной вуали под бриллиантовой диадемой. Не доезжая арки, карета остановилась; префект департамента Сены, сопровождаемый другими чиновниками, поднес Наполеону ключи от города на бархатной подушке.

Графиня Потоцкая смотрела на императорский поезд из окна квартиры, которую тетушка Мария-Тереза сняла для нее в красивом здании на площади Согласия (графиня Тышкевич упорно называла ее площадью Людовика XV). Благодаря тетушке Анна была в курсе парижских сплетен, которые неприятно ее поразили: отправляясь в аристократические гостиные, она не была готова услышать настолько вольные речи и дурные шутки, на нее точно плеснули помоями. В Сен-Жерменском предместье императора изничтожали языком, не имея возможности расправиться с ним иначе. Встречу в Компьене обсуждали очень бурно: критиковали азиатскую роскошь замка, уверяли, что уборную Марии-Луизы обили лучшими индийскими шалями, отобранными у Жозефины (это была явная ложь: Наполеон никогда не отнимал своих подарков), наконец, выражали свое разочарование уступчивостью эрцгерцогини, которая могла бы и не пускать его в свою постель в первую же ночь. Наполеон, верно, сам удивлен величием своей судьбы. Вот увидите: мы скоро узнаем о возможном результате его предприимчивости! Сейчас Святая, и будущая императрица хочет совершить свой въезд en sainte[11]! Потоцкую передернуло от хохота, которым встретили этот гадкий каламбур. Теперь ей показалось, что молодая жена не слишком занимает Наполеона, который больше озабочен впечатлением, произведенным на толпу. Генералы и маршалы в парадных мундирах, гарцевавшие верхом впереди и позади кареты, короли и королевы в блестящих экипажах, многочисленная свита, женская красота, блеск бриллиантов — яркое, завораживающее зрелище! Но французы, должно быть, уже навидались такого: они оставались холодны, приветственные клики и подброшенные в воздух шляпы были редки. «Vive l’empereur!» — кричали гвардейцы-ветераны, выстроившись в две шеренги вдоль Елисейских Полей, словно Наполеон проезжал мимо на белом коне и в своем знаменитом рединготе. Решетка сада Тюильри закрылась за последним экипажем из кортежа; народ туда не пустили.