Огонь под пеплом

Этот вопрос Наполеон задавал каждому, кто привозил ему весточки от Бертье и ответные записки от Марии-Луизы. Какого она роста? Какого цвета у нее глаза? А волосы? А кожа хороша? А это имеется? (Он прикладывал выгнутые чашкой руки к своей груди и к заду.) Адъютанты неизменно смущались: она довольно высока, хорошо сложена, свежа, светловолоса, полная грудь, стройные ножки, — но никто не смел назвать ее красавицей. «Из них каждое слово клещами вытягивать нужно, — досадовал молодожен. — Я чувствую, что моя жена урод, раз ни один из этих юнцов не может выговорить, что она хороша собой… Ладно, была бы добра и нарожала бы мне мальчуганов, я стану любить ее, как раскрасавицу». Анатоль де Монтескью, которому было чуть больше двадцати, тоже замялся с ответами, однако выпутался из неловкой ситуации, вручив императору посылку от Нарбонна. Это была туфелька с ноги принцессы — такая маленькая, изящная… Наполеон прижал ее к сердцу. Когда в Компьень прибыл полковник Лежён, его тотчас провели в кабинет.

— Вы художник, скажите же мне наконец, какова она собой! — взмолился император.

Лежён молча извлек свою записную книжку и показал карандашный набросок — портрет принцессы в профиль, который он сделал в театре, когда сидел совсем близко от нее.

— Ах, вот она — австрийская губа Габсбургов! — воскликнул Наполеон, словно с облегчением.

Его не смутили ни длинный нос, ни глаза навыкате. Но Лежён не отделался одним рисунком: ему пришлось отвечать на тысячу вопросов об императрице и ее семье, летевших в него подобно картечи из целой орудийной батареи.

Уже неделю Наполеон изнывал в Компьене от нетерпения. Сам он предпочел бы встретить жену в Фонтенбло — великолепном старинном дворце с огромными красивыми комнатами, где можно свободно пойти куда вздумается, не находясь постоянно на глазах у свиты, — но Людовик XV встречал невесту своего внука именно в Компьене. Поэтому замок отделывали заново, дотошно изучали церемониал, для императора приготовили квартиру в здании Канцелярии, где он должен был жить до заключения гражданского и церковного брака. Чтобы скоротать время, он ездил на охоту и посылал часть подстреленной (свитой) дичи Марии-Луизе, считая теперь уже часы до ее прибытия. В полдень двадцать седьмого марта он не выдержал: посадил с собой в карету Мюрата и поскакал ей навстречу.

Дождь лил как из ведра, лошади оскальзывались на раскисшей дороге, кучер не мог пустить их во всю прыть, и это оказалось кстати, потому что около трех часов пополудни у кареты отвалилось колесо. Еще не хватало покалечиться! Это не тот случай, когда «до свадьбы заживет». Выбравшись наружу, Бонапарт надвинул поглубже свою «маленькую шляпу», поднял воротник серого редингота и быстро зашагал вперед; Мюрат в элегантном плаще едва поспевал за ним.

Дорога шла в гору; добравшись до площади небольшого поселка, они совершенно запыхались и спрятались от ливня в подворотню у церкви напротив почтовой станции. На станции было написано: Курсель-сюр-Вель. Оба промокли насквозь; теперь, когда они стояли неподвижно, их начал пробирать озноб, однако Наполеон отказывался уйти с наблюдательного пункта, неотрывно глядя на дорогу из Реймса. Около четырех по булыжникам загрохотали колеса, зацокали копыта; у здания почты остановились два гусара в синих ментиках, за которыми следовала… карета! С императорским гербом! И еще несколько экипажей! Коноводы начали выпрягать лошадей; свояки выскочили из подворотни. Увидев их, шталмейстер остолбенел. «Император!» — объявил он громким голосом. Лакей тотчас соскочил на землю, распахнул дверцу, откинул подножку; Наполеон мгновенно забрался внутрь, увидел двух полусонных женщин, схватил в объятия ту, что справа, и расцеловал в обе щеки. Она вскрикнула в испуге и стала вырываться.

— Мадам, это император! — с упреком бросила ей ее соседка.

— Я так рад видеть вас, мадам! — Наполеон расцвел в улыбке.

Мария-Луиза поправила круглую шапочку с перьями попугая ара.

— Сир, — сказала она ровным грудным голосом, — в жизни вы гораздо лучше, чем на портретах.

В карету влез Мюрат, сел напротив жены, которая брезгливо отодвинулась, чтобы он не запачкал ее платье. В Компьень отправили курьера — объявить, что их императорские величества прибудут около десяти.

Мария-Луиза улыбалась: ее мучения близки к концу! В присутствии брата Каролина не станет ее пилить, они скоро приедут, и самое главное — раз они уже встретились и познакомились, ей не придется становиться перед мужем на колени и говорить ему «комплимент», который она затвердила по дороге.

Дождь кончился, лошади бежали резво. В Суассоне, где императрица должна была остановиться на ночлег, ее ждали торжественный прием и банкет — напрасно: императорская чета пробыла там несколько минут, выслушав только поздравления, и снова пустилась в путь. Скорей, скорей!