Мальчик попытался поднять его. Нужно было что-то предпринять, но Коэну никак не удавалось понять, что нужно было сделать. Ему в плечо вцепились чьи-то когти; он с силой пытался оторвать их, но там ничего не оказалось. "Может, меня застрелили", - подумал он, бессмысленно хихикнув.
Вдруг на него обрушился поток яркого света и шум голосов. "Я слышу смех Исома". Боль в плече усилилась, когда кто-то поднял его. Свет замер в молчании. "J'ai attrape son rire". Он засмеялся. "C'est fatal".
Темные злые лица, возникавшие из резкого света, словно долбили по нему, повторяя, "T'es fou, toi? T'es fou, toi?"
- Je m'en fous, moi, - ответил он.
- Il est malade. - Откуда-то издалека до него донесся голос мальчика. Их подтолкнули друг к другу. Боль резанула словно лезвие, в глазах прояснилось.
- Господи, tu m'as blesse, - сказал Коэн, увидев перед собой чье-то бородатое лицо с толстыми губами. - Посмотри, у меня кровь.
Ему были видны смутные очертания труб, удалявшихся куда-то внутрь. Он стукнулся плечом о перегородку, когда его вытолкнули на мостик. В открытой двери блеснула вода в радужных разводах. Внизу что-то громко говорил мальчик.
Матросы держали их на палубе до тех пор, пока появившийся бежевый "лендровер", сигналя и лавируя между грузами, не остановился у переднего трапа. Четверо солдат, подбежав к ним, надели на них наручники. Один из них, сказав что-то по-арабски в сторону Коэна, подозвал остальных.
- Он понял, что ты - не алжирец, - сказал мальчик. В этот момент солдат с размаху ударил его по лицу.
"Лендровер" подбрасывало на рытвинах набережной, каждый толчок вызывал новый приступ невыносимой боли в плече. Город, раскинувшийся на горе, то исчезал перед ним словно в тумане, то вновь появлялся, поблескивая, как разбитый бокал. "Ничто не соответствует действительности", - подумал Коэн и улыбнулся. Миновав бульвар, они свернули на запад. Мимо проносились автобусы, грузовики и такси. Их резко бросило влево, когда "лендровер", объехав ограничительный столб, повернул на сужавшуюся дорогу, закрытую с обеих сторон противоциклонными ограждениями.
Подталкиваемый солдатами, он поднялся по расшатанным ступенькам в какой-то офис. С прокуренного портрета на него смотрело чье-то усатое лицо. Окно с решеткой выходило во двор, где, держа руки на голове, маршировало несколько человек.
- Все кончено, - сказал он. Дохлые мухи валялись на подоконнике и на полу под окном. Некоторые, слабо жужжа, бились о стекло; одна, пролетая, коснулась его руки.
В центре комнаты стоял стол со складным стулом. Он прислонился к столу. Стол качнулся, одна из его ножек подкосилась. Он сел на стул. Все вдруг пропало. Рядом с ним, облокотившись на поручни "Петра Вяземского", стоял Исом. Глядя ему в лицо, Исом что-то говорил по-арабски, но он никак не мог понять. А может, по-русски? Чернобородый Исом, увеличиваясь в размерах, превратился в медведя, который полоснул его когтями. Исом кивнул в сторону окна.
- Иди, - он показал подбородком, - иди туда.
Коэн подошел к окну. Маршировавших охранял солдат с автоматом. Один из них на мгновение поднял голову, и в его глазах Коэн как бы понял причину смеха Исома: ужасное безразличие вселенной к чьей-то личной боли.
Скрипнула дверь. Коэн с трудом повернулся. Уже знакомый ему полковник стоял в дверях с папкой в руке, улыбаясь из-под тонких усиков.
- Ну как, тебе понравилось в гостинице?
- Я не собирался в Алжир - я приехал сюда на "пежо-403". Я хотел поехать во Францию, но у меня украли деньги. И паспорт с визой.
- С визой, которую тебе поставили в твоем маленьком сонном городишке? Que c'est triste. А твои Noces?
- Я не собирался жениться.
- Где ты взял плащ?
- У друга.
- Ты взял такую рвань, отказавшись от моей рубашки?
- Он не наставлял на меня пистолет.
- За то же, что и я тебе предлагал?
Коэн почувствовал, как вляпался ногой во что-то липкое. От подступившей дурноты он прислонился к подоконнику.
Полковник подхватил его, распахнул плащ и рубашку у него на груди, посмотрел на рану и указал на стул.
- Садись. - Он положил руки на стол. - Ну что, сдать тебя им?
- Кому?
- Притворяешься, что не понимаешь? Тогда я так и сделаю.
- Тогда мне конец, - прямо сказал Коэн.
Полковник провел своим тонким пальцем вдоль раны, затем вытер его об рубашку Коэна.
- Увы, должен разочаровать тебя, это не смертельно. Но, - улыбнулся он, - мы вынуждены отправить тебя домой.
- Как я уже сказал...
- Зачем врать мне? Я запрашивал Францию. Ты - простой матрос - их не интересуешь. Да, твой акцент - ты, говоришь, из Гренобля? Какой к черту Гренобль?! Ты из Тулона. Джо? К черту Джо. Ты - ничтожество по имени Люк Сегер, вшивый матросишко! - Полковник с отвращением покачал головой. Может, врач отдаст должное твоей храбрости, но не велика честь. - Он задержался в дверях. - Мы возвращаем твои документы и деньги - и настаиваем, чтобы ты немедленно покинул Алжир, или ты предстанешь перед судом за нарушение режима военного порта и за попытку passage clandestin.
Затем он вызвал сутулого юношу в очках, который проворными пальцами обследовал рану и, улыбнувшись, произнес не более трех слов.