Огрызки эпох

Мое чувство собственного достоинства рыдало от стыда. Подобного унижения я не испытывал много лет…

Поднявшись, я увидел, как Лаврентий снимает кончиками пальцев мою кровь с лезвия катаны Маэно и пробует ее на вкус. Агния, обнимая ладонями чашку с остывшим чаем, вытянула сострадательную улыбку.

— Молодцы ребята! — Лаврентий восхищался ценным приобретением. — Скажу по-секрету лучшему другу. Они родом из волшебной провинции. В них сокрыта магия. И потому они вампиров разделывают славней, нежели тутошние охотнички.

Я промолчал.

— Помыться тебе надо. Хошь в баньку провожу. Она у меня не осиной, а березой обшита, — Лаврентий фамильярно взял меня за плечо и повел в глубь сада.

Осиновая смола, бесспорно, опасное вещество, но мало кто знает, что для нас неполезна смола любого дерева — охотникам не приходило на ум напоить пленного вампира березовым соком.

Из бани я вышел ослабленным и потерявшим чутье. На Лаврентия смоляные пары подействовали как легкий наркотик — он необычайно развеселился и долго беспричинно хохотал…

«Терпи, вампир. Атаманом станешь. Но я уже побывал атаманом, и к чему это привело?» — я не знал, как себя утешить.

Тщательно расправляя воротничок рубашки перед зеркалом позолоченного трюмо, я смотрел чаще на стоящего за спиной Лаврентия, чем на себя. Он был так доволен победой самураев или еще не оправился от березового дурмана, что улыбка уже полчаса не слезала с его широких губ.

Просторная гостиная воплощала в себе напоминание о залах дворца его любимой царицы: обитая шелком кушетка с львиными головами на подлокотниках и ножками в форме лап; картины, изображавшие античных богов и богинь; навесные полки с вазами и статуэтками; антикварное трюмо венецианской работы; бронзовые часы с голыми купидонами, хрустальная люстра в три яруса, окаймленная золотыми ромбическими подвесками…

Мое внимание долго удерживала мозаика из камешков и цветных стекол, представлявшая батальную сцену.

На ее первом плане были изображены не полководцы и бравые воины, а трупы: людей, коней, и, как ни странно, крыс и ворон. Живых командиров с солдатами, обмундированных по моде восемнадцатого века, — невредимых и раненых, широко разевающих рты в яростных и жалостных криках, и их мечущихся в страхе коней создатель мозаики поместил на второй план. А на третьем плане вились знамена не существующих и никогда не существовавших империй.

Нет, пожалуй, я немного ошибся… На первом плане мозаики разливалась кровь. Она ручьями стекала в яму, обозначенную начальным фрагментом нижней черноты, и сочными пятнами красовалась на камнях, земле, растоптанных конницей пушках. Да и на втором плане она обнаруживалась вытекающей из ран коней и солдат. И на третьем плане для нее нашлось место в виде пятен на знаменах.

Рассматривая мрачную мозаику, я невольно содрогнулся. А Лаврентий с упоением на нее глазел и восторгался мастерством художника.

«Сдается мне, я вправду одичал на природе».

— Женить бы мне тебя, Тишка, — Лаврентий заговорил со мной тоном заботливого папаши. — Обосновался бы ты рядом с нами, вошел в избранный круг. Каюсь, я приглядел для тебя хорошенькую вдовушку. Виолу Крыжанову. Она ставит водевили и серьезные пьесы, и сама актерствует по мере сил. А вот и она. Легка на помине.

В гостиную вошла, громко стуча каблуками черных туфель, высокая и стройная молодая дама. Ее малиновое платье было расшито бисером и осколками морских раковин. На локте ее правой руки висела тяжелая бордовая сумка с пришитой вязаной лилией, а в левой руке она несла маленького плюшевого медведя.

— Добрый вечер, мадам. Вы сегодня опередили всех приглашенных, даже профессора Чомчина, — Лаврентий поклонился гостье и отпрянул, услышав рычание из сумки.

«Он тоже потерял нюх?»

— Здравствуйте, Лаврентий Матвеевич, — дама сделала паузу и повернулась ко мне, придирчиво вытягивая нарисованные брови.

— Тихон Игнатьевич, — я изобразил на лице холостяцкое равнодушие. Не испугавшись маленького зверя в сумке, поцеловал руку Виолы, намазанную смягчающим кремом. — Мое почтение, мадам.

— Виола Иннокентьевна, — дама остановила улыбку на полпути.

Она испугалась, что с морщинок, притаившихся над уголками губ, осыплется пудра.

«Красивый вампир… — я прочел ее мысли по флиртующему взгляду. — А какие глаза…»

Я посмотрелся в янтарную брошь с мертвой стрекозой на ее груди.

«Так и думал!» — мои глаза светились от волнения.

— Я сообщил Тихону о премьерном показе вашего спектакля «Роковая любовь», — соврал хозяин дома.

— Благодарю вас, Лаврентий Матвеевич, — Виола захотела почесать курносый носик, но вспомнила о пудре и опустила руку. — Надеюсь, вы посетите премьеру, Тихон Игнатьевич. Я написала драму о любви и предательстве. Знаю, для автора недопустимо нахваливать творения собственного ума, однако я совершу моветон… и пообещаю, что в спектакль включено все самое интересное как для нынешнего зрителя, так и для вас… То есть, загадочные преступления, коварный заговор, адюльтер и самые разные злодейства. Вас закружит буря страстей! Однако, смею вас немножко разочаровать — в моем спектакле нет моря крови.