Океан славы и бесславия. Загадочное убийство XVI века и эпоха Великих географических открытий

В итоге в его компендиуме фиксировалось все – от опасности обезглавливания льдом во время катания на коньках до огромных снежных крепостей, которые строят норвежские дети, и наказания для тех, кто во время игры в снежки дезертировал (снег на спину), и тех, кто опустился до швыряния ледяных комьев или камешков (опускание в ледяную воду). Эстетика холода оказалась одним из главных аспектов отношения Олафа к любимой родине, и он посвятил значительные фрагменты своего сочинения названиям различных видов сосулек и описанию рисунков инея, нарастающего на оконных стеклах, а также тому, как природа штампует мягкие крошечные конструкции снежинок с мастерством, превосходящим человеческие возможности, хотя народы Севера и использовали это мастерство в качестве образца. Священник в Олафе даже способен оправдать увлечение льдом с помощью цитаты из 147 псалма, который дивится холоду Господа, посылающего снег, как шерсть, и рассеивающего иней, как пепел[80]

. Пожалуй, самые лиричные отрывки в «Истории северных народов» посвящены воспоминаниям о свете на его родине, где (по его словам) в самый длинный день в году в полночь можно прочитать без свечи даже самую мелкую надпись. Он также описал местный обычай наблюдать за солнечными затмениями, используя отражение в ведре с дегтем, и поведал, что северное сияние, по общему мнению, является отражением от блестящих брюшков пузатой сельди, прокладывающей себе путь в осенних водах. Одержимость братьев Магнусов подмечать мелочи повседневной жизни в незнакомых местах должна была послужить моделью для самого Дамиана в его необычных исследованиях мира

[81]

.

Возможно, после Антверпена Гданьск показался Дамиану очень знакомым: город, построенный купцами-северянами на полукруглом острове в эстуарии реки, был организован вокруг аналогичных институтов торговли. Товары, которые прибывали из Восточной и Центральной Европы по Висле, а из Литвы и Скандинавии – по Балтике, далее отправлялись в Антверпен, откуда расходились по всему миру. Сердцем города была рыночная площадь, над которой возвышались собор (также посвященный Богоматери) и здание гражданского управления – Двор Артуса, названный так, потому что его основатели стремились построить новый Камелот с двором Артура. В Мариенкирхе (костёле святой Марии) даже хранились произведения фламандского искусства, среди которых особенно выделялся огромный «Страшный суд» Ханса Мемлинга – шедевр, заказанный управляющим банком Медичи в Брюгге, но перехваченный по пути в Италию ганзейским капером. Дамиан, несомненно, хорошо знал эту церковь, поскольку позднее подружился с ее католическим служителем Яном Дантышеком (в латинизированной форме – Иоганн Дантискус); их переписка на протяжении десятилетий будет связывать Дамиана с самыми революционными идеями той эпохи – возможно, любых эпох. Однако больше всего Дамиана удивляло то, что его друг Дантышек оказался в любопытной ситуации: ему пришлось делить свою церковь с еретиком.

Как и в Антверпене, идеи Реформации быстро распространились среди купеческой элиты Гданьска, которую – возможно, вполне объяснимо – привлекало протестантское видение мира без громоздкой аристократии святых, где о благодати свидетельствовал честный и упорный труд. На первом этапе Реформация с ее спорами о том, кто обладает властью в Церкви (если кто-то ею вообще обладает) и каким образом верующие могут общаться с Богом (если они вообще могут это делать), вызвала взрывоопасные разногласия в Северной Европе. Однако группа из шести рыцарских братств, контролировавших жизнь Гданьска из двора Артуса, получила от польской короны такие свободы, о которых отцы Антверпена могли только мечтать, и поэтому отреагировала на появление протестантизма новаторским решением: в главной церкви города должны иметься и католический, и протестантский священник, и будут проводиться оба вида служб[82].