Такое любопытное смешение эфиопской и саамской культур, ставшее первой работой об обоих народах, доступной европейской аудитории, – свидетельство необычного стремления Дамиана к иным способам видения и к многоплановости, которые применялись к тому, что знали он и его читатели. Но даже если трактату Дамиана суждено было оказаться выходом автора на широкую сцену (труд быстро переиздали в Антверпене и Лондоне), без проблем не обошлось. Прибытие Матфея в Лиссабон в 1514 году выглядело ответом на молитвы короля Мануэла: европейцы веками мечтали найти пресвитера Иоанна, легендарного правителя, который царствует где-то на востоке в сказочно богатом и могущественном христианском государстве и должен объединить усилия с Европой, чтобы победить ислам и создать всемирную христианскую империю. Конечно, поначалу могло показаться, что христианская империя в Эфиопии – и есть та обетованная земля, на которую они так долго надеялись. В письмах Матфея, которые, как считается, были написаны на древнем арамейском языке Библии, говорилось о союзе против мусульман, а его рассказы об эфиопском христианстве подтверждали, что эта далекая страна разделяет религиозные убеждения Европы – по крайней мере, в некоторых отношениях.
Успех труда Дамиана отчасти объяснялся антипротестантским хвастовством: верные католики могли предъявить реформаторам доказательства древности церковных традиций, сохранившихся в целости в эфиопской параллельной вселенной: даже далекие эфиопы, по их мнению, проявили больше почтения к этому наследию, нежели раскольники-реформаторы. Однако это была лишь часть правды, и как бы Дамиан ни старался сосредоточиться на общем между эфиопами и европейскими читателями, не получалось предотвратить просачивание тревожной странности этого чуждого мира[85]
.Эфиопские христиане практиковали обрезание и избегали свинины – признаки, по которым европейцы узнавали иудеев и мусульман; они крестились каждый год, а не один раз – хотя подобные различия воспринимались скорее как простой обычай, нежели как вопрос веры. Они разрешали своим священникам жениться, что было запрещено в Римской церкви на протяжении столетий. Пост у них также играл гораздо более важную роль в религиозной жизни, нежели в католичестве. Возможно, сильнее всего нервировало обращение в Эфиопии с преступниками, еретиками и отпавшими от церкви священниками: их кормили все меньше и меньше, пока они не умирали в акте ритуального голодания, после чего грехи этих людей признавали прощенными, и их хоронили в церкви со всеми полагающимися церемониями и скорбью. Если на то пошло, то здесь воплощался буквальный смысл «отлучения» (которое в исходном смысле означало изгнание из-за общего стола), хотя такой процесс также демонстрировал тревожное расхождение с европейским пониманием Писания. Подобные различия, вероятно, неизбежны, если учесть, что Эфиопская церковь уже тысячу лет не имела контактов с Римом и в большей степени следовала по пути православной церкви; но, тем не менее, это разочаровало всех тех, кто надеялся найти в Эфиопии чудесного и беспроблемного союзника.