Океан. Выпуск четвертый

— В море зачем?

— Хм!.. Я на подобные вопросы не отвечаю. Хожу, а зачем — лично мое дело, никого не касается.

Хорошо он меня. Ладно, не все люди-человеки одинаковы. Будет время, мы с тобой поближе познакомимся, умник.

Однако пора распределить матросов по местам. Я им полную демократию выбора предоставил. Кто где пожелает работать, туда и определю. Предварительно, конечно, а там видно будет.

Веня-слон опять первый слово берет:

— Глазуровщиком рисуй. Я, рыбкин, везде пашу, но сейчас хочу на глазуровку.

Добро. Следующий.

Толик Чепиков, парень с золотыми зубами, на расфасовку попросился. И Гриня Черный, неразлучный дружок его, тоже сразу пожелал на фас.

На Шурика Буряка, своего старого знакомого, смотрю. Он закрутился, заелозил слегка, но взгляд выдержал. Ухмыляется, пожимает плечами. У нас положение неравноправное: он знает, чего я от него жду, я не знаю, что он ответит.

— Могу на упаковку, вторым номером, — хитрит, крутится Шурик.

— Нет.

— Короба перевязывать — шнурком…

— Не пойдет.

— Ладно, чего уж… пиши опять на «баадер».

На филетирующей машине «баадере» — самая тяжелая работа в рыбцехе, поэтому я и ждал с нетерпением ответа от Шурика. Порядок, как гора с плеч.

— Ну, а теперь и шнурка можно… Кто?

— Я! — торопливо закричал матрос интеллигентного вида. Слишком торопливо закричал, боясь, как бы не опередили.

— Фамилия?

— Гусев, а по имени Влад.

— Почему… шнурком?

— Привык потому что, всегда стою.

— Давно плаваешь?

— Да как сказать… Не очень. Второй рейс.

Ладно, будь по-твоему, Гусев Влад, хотя, честно, не нравится мне такая поспешность. Обвязывать короба легко, сумеет даже наша прачка Зоя Федоровна…

17 ноября

Состоялось общесудовое собрание. Капитан выступил, первый помощник. Наши задачи, значит, такие: выловить три тысячи тонн рыбы, произвести пищевой реализуемой продукции (основной показатель) на один миллион рублей, изготовить двести семьдесят тонн рыбной муки, закатать пятьдесят тысяч банок консервов «Печень трески» и т. д. Ну что ж, раз в базе наметили такие рубежи, значит, они реальны, выполнимы…

* * *

На досуге попытался набросать портрет своей бригады. Вот некоторые штрихи: всего матросов в бригаде — 13; средний возраст — 22—24 года (Вене-слону 26 лет); комсомольцы — все; служба в Советской Армии — все; образование — 8—10 классов, один с незаконченным высшим (IV курс морех); учеба — трое в заочной школе моряков; смежные (земные) специальности — плотник, слесарь, сварщик, таксист, милиционер, Гришка Ходиков — трюмный.

ВЕНЯ-СЛОН ФИЛОСОФСТВУЕТ

В рыбцехе вроде бы все готово, но каждый день находим морякам работу. Сегодня прокатывали морозильные тележки и рихтовали противни.

Веня-слон взялся развести клей в столитровой бочке. Нам его на полрейса должно хватить, этого декстрина, а то и больше — этикетки на коробы с мороженой рыбой наклеивать. Принес Веня пару ведер горячей воды из прачечной, вылил в бочку и попросил у меня в помощники кого-нибудь из матросов. Ванюшка как раз без дела оказался, Веня ему ведра вручил, а сам длинным черенком начал помешивать в бочке. Помешивает себе не спеша, на меня поглядывает, чувствую — сказать что-то хочет. Я к нему на сближение пошел — сигарету в зубы сунул. Попыхтел Веня, задымил и спрашивает:

— Сколько, рыбкин, до промысла миль всего, не знаешь?

— Ну, тысячи три-четыре…

— Так… А сколько у нас план по вылову?

— Тридцать тысяч центнеров с небольшим. Если тебе точно надо, у помполита спроси.

— Нет, точно мне не надо; тысячи — они и есть тысячи. — Помешивает черенком в бочке, загадочен, сам себе на уме…

— А сколько ты, к примеру, замолотил в прошлом рейсе, рыбкин?

— Чего, чего?

— И в письмах небось тысячи поцелуев шлешь, а? И в двигателе у нас больше тысячи лошадиных сил…

— Ты что, Веня, спятил?

— …и я уже тысячу раз завязывал с морем, хе-хе! — Веня-слон доволен, смеется. — Все у нас в тысячах, рыбкин, все масштабно! Работать так работать, заштормит — валяться сутками; обед тебе приготовлен, постель постелена — никаких забот. Жизнь! Отпуска, отгулы получил — гуляй несколько месяцев, а? Соображаешь, какая жизнь!

Веня-слон торжествовал, даже пошевеливать свою бурую клейкую мешанину бросил.

— Ну, все в тысячах, все масштабно в море — и что?

— А то! — Веня вдруг посерьезнел. — Ты вот на собрании спросил: зачем я в море? Я тогда подрастерялся, не то понес… А ночью прикинул, хорошенько подумал — хочешь, скажу? Но только… погоди, я еще малость отступлю. Про море я уже все сказал, послушай про берег. Для сравнения. Вот, скажем, теща с утра на рынок пошлет, а там ходишь, зубами скрипишь: чего брать, чего не надо, все втридорога, так бы и двинул кому… Подметка отлетела — стой полдня в очереди; очереди дождался — сапожник на обед ушел; на автобус очередь, за пивом тоже… Жизнь? Я хочу по телевизору футбол смотреть, а теща по другому каналу — балет или там оперу. У-у-у! Это жизнь? Понял теперь, почему я в море, понял — зачем?