Ох уж эта Люся

Петрова валилась с ног и временами заговаривалась, предлагая Соне помощь в уборке комнаты.

Через неделю в дверь постучалась судьба в образе комендантши общежития тети Шуры. Избегая смотреть Люсе в глаза, та заговорила об уставе, о распорядке дня, об обязательной смене часов труда часами отдыха, о растущем недовольстве и негативных умонастроениях в среде общаговского населения.

Петровой все стало ясно, и она серьезно стала раздумывать над тем, чтобы взять академ. Другое дело, что даже при этом условии из общежития ее попросили бы.

– Что мне делать? Что мне делать? – бубнила Люся, как заведенная, раскачиваясь на кровати.

Светка с любопытством наблюдала за матерью и синхронно агукала. Левина сосредоточенно ходила по комнате, и в ней зрело решение.

Как ни удивительно, девочки, прожившие бок о бок так много времени, практически ничего о Соне не знали. За исключением того, что Левина – старшая дочь в многодетной еврейской семье, что двух ее младших сестер уже выдали замуж, что жила она исключительно на стипендию, а работала для того, чтобы помогать родителям поднимать младших. Ни Люся, ни уж тем более Женя с Любой не обращали внимания на то, что за все время совместного проживания Соня никогда не получала из дома писем, а ежесубботние Сонины отлучки жительницы двести седьмой комнаты объясняли многочисленными странностями соседки.

Все объяснялось просто. Писем из дома Левина не получала потому, что находился этот дом через два квартала от институтского общежития, и никакому здравомыслящему человеку не пришло бы на ум писать письма с соседней улицы. А что касается субботы, то ни Люся, ни Женя, ни Люба, далекие от еврейской культуры, и не догадывались, какое значение отводилось субботнему обеду в Сонином семействе.

В доме Левиных царила ужасающая нищета. По братьям-подросткам явно тюрьма плакала. И самое ужасное, по мнению Сони, состояло в том, что ее родители, невзирая на возраст, делали это ужасное дело, от которого в результате рождались еврейские дети. Самому младшему было чуть меньше, чем Светке.

На одном из субботних обедов Левина предложила родителям интересный способ заработать, взяв на пансион ребенка ее близкой подруги.

– Кормить, смотреть, гулять. В общем, все то, что ты делаешь с Яшей.

Мать (крупная еврейка, Соня пошла в нее) подозрительно посмотрела на дочь и спросила:

– Интересно, это за ради чего?

– Мама, за ради денег и любви к детям.

Любовь к детям в данном случае никак не могла выступать аргументом, и Бася Иосифовна презрительно проронила:

– Сколько?

– Мама, назначьте цену. Три раза у ребенка должна быть еда, два раза – прогулка и спокойная ночь.

– Это будет стоить твоей подруге больших денег, – резюмировала старшая Левина.

– Цена вопроса? – сократила дистанцию Соня.

– Двадцать пять в месяц.

– Мама, побойтесь бога, – начала торговаться Левина. – Побойтесь бога.

– Соня, – отстаивала свои позиции Бася Иосифовна, – ты знаешь, деточка, сколько стоит на рынке кошерное мясо?

– Зачем русскому ребенку кошерное мясо? – резонно заметила Соня.

– Тогда тридцать пять.

– Пусть будет кошерное.

– А ты знаешь, Соня… – решила продолжить торги Бася Иосифовна.

– Вы правы, мама, – поспешила согласиться Левина, – двадцать пять.

– Двадцать пять. И то, Соня, только потому, что, как ты говоришь, это твоя подруга, попавшая в беду. Я уважаю твои чувства, Соня.

– Только уговор, мама, деньги буду отдавать я.

– Ты будешь платить свои деньги, девочка?

Соня почувствовала себя застигнутой на месте преступления и начала отчаянно врать:

– Нет, мама. Деньги будет платить сбежавший муж.

– Соня, боже мой, он твой мужчина? – вдруг задала неожиданный крен в Сониной брехне Бася Иосифовна.

Левина смиренно опустила голову.

– Слава богу, – удовлетворенно изрекла Сонина мать, давно махнувшая рукой на женские способности дочери. – Самуил, – обратилась она к мужу, – мы вырастили благородную дочь. Тогда двадцать пять.

На том и порешили.

Петрова Сонино предложение расценила как перст судьбы, неожиданно повернувшийся в ее сторону. Не зная содержания договора между Левиными, Люся в момент знакомства с еврейской семьей уточнила размер оплаты за предоставляемые услуги. На что Бася Иосифовна с достоинством обнищавшей королевы изрекла:

– Какие деньги, деточка? Мы будем любить вашу дочь как свою собственную.

В этот момент она выразительно покосилась на Соню и добавила:

– Ваши продукты, Люся, и, я извиняюсь, детские какашки.

– Что? – уточнила Петрова.

– Детские какашки, Люсенька. Стирать вы будете сами. И, к сожалению, каждый день.

Соня вспыхнула, но в разговор не вмешалась, помня о роли, которую ей в этой истории уготовила собственная мать. А Петрова была согласна на все, потому что только так, думала она, у нее появится реальная возможность закончить институт. Светку, естественно, ни о чем не спросили, а просто передали с рук на руки.