Ох уж эта Люся

– Я понимаю. Но на мне не надо было жениться…

Брови Сухоярова удивленно поползли вверх:

– Так вопрос не стоял!

– И стоять не будет, – попыталась пошутить Люся.

Все это Петрова говорила, глядя Кириллу Александровичу прямо в глаза. В глазах застыли страх и желание. Из одного глаза выглядывал испуганный Сухояров-Первый, из другого – возбужденный Сухояров-Второй. Петрова растерялась, не зная, кому из них верить. Сглотнув комок, начмед сказал еще одну банальность окосевшей от перенапряжения Люсе:

– Прости меня…

– Всего хорошего, Кирилл Александрович, – неестественно громко произнесла Петрова и направилась к плотно закрытым дверям.

– Всего хорошего, – произнес ей вслед разом постаревший Сухояров, и голос его приобрел былую величественность.

Как ни странно, страсти улеглись быстро. Успокоилась регистратура, пришла в эмоциональную норму преданная секретарша, жена начмеда так и не вышла на работу, а высшая областная инстанция выделила бессменному Сухоярову семейную путевку в санаторий. Жизнь вошла в свою колею просто и буднично. Потухли блестевшие от невозможного счастья глаза, все чаще стало подниматься давление, прямо пропорциональное съедавшей Кирилла Александровича тоске.

Ему хотелось позвонить старому товарищу, под крылом которого теперь обреталась Люся, и спросить:

– Ну и как там моя протеже?

Но Сухояров боялся, а потому смотрел на телефон с отчетливой неприязнью. Аппарат ему мешал всем своим видом: будил беспокойство.

Петровой же новое место работы пришлось по душе – многолюдно и весело. По-утреннему осипшие доноры заигрывали не только с подругами в очереди, но и с молоденькими медсестрами, и даже с необъятных размеров гардеробщицей, ворчливой бабой, сыпавшей солеными прибаутками. К Петровой гардеробщица прониклась и звала не иначе как «Сергевна». Люся в долгу не оставалась и уважительно называла главного часового станции переливания крови «Марфа Егоровна». Сотрудники не сразу понимали, о ком идет речь, ибо привыкли к тому, что их встречает источающая густой запах чеснока «теть Марфа».

– Сергевна – человек, – с чувством изрекала Марфа Егоровна себе под нос. – Только худа больно: кожа да кости!

Именно такое отражение Люся видела в зеркале два раза в день. Ее худоба была несанкционированным ответом сухояровской гипертонии. Петрова тосковала и не спала ночами. По утрам Жебет пенял бывшей супруге, что та всю ночь возится и мешает его полноценному отдыху.

– Извини, – кивала головой Люся, утратившая все силы к сопротивлению. Через минуту, словно что-то вспомнила, спрашивала бывшего мужа:

– Мне никто не звонил?

– Ни-кто, – с чувством выполненного долга отвечал Павлик.

А Петрова ждала. Ждала встречи с Сухояровым. Но прежде чем эта встреча состоялась, принятого недавно на службу бывшего педиатра в разгар рабочего дня пригласили к телефону в отдел кадров. Ни о чем не подозревавшая Люся взяла трубку и в секунду срослась с нею.

– Здравствуй…

Петрова молчала.

– Ты меня слышишь?.. Что ты молчишь?.. – метался на том конце провода измученный разлукой Кирилл Александрович. – Люся, прости меня. Жизни не стало. Все из рук валится, – жаловался начмед молчаливой Петровой. – Давление двести. Возвращайся, а?

– Когда? – хрипло выдавила Люся.

– Сегодня. Сейчас. Через пять минут я буду ждать тебя в городском парке напротив работы.

– Твоей? – уточнила Петрова.

– Твоей, – поправил Кирилл Александрович и повесил трубку.

Весь следующий год каждую неделю с понедельника по пятницу Люся выбегала со станции во время обеденного перерыва и сломя голову неслась в сторону городского парка.

– Куда-а-а-а?! Сергевна! Дождь! – пыталась предотвратить побег теть Марфа.

– Я быстро, Марфа Егоровна, – бросала на ходу Петрова и ныряла под дождь.

– Тю-ю-ю-ю, хворостина оглашенная, – разумеется, себе под нос ворчала гардеробщица, чувствовавшая ответственность за петровскую жизнь.

Оглашенная же порхала, невзирая на крутые метеорологические виражи. Парил и Сухояров, забывший про давление и осторожность.

Жена его собирала семейные советы, на которые Кирилл Александрович не являлся, ссылаясь на неожиданные командировки в район.

Дочери тосковали по матери, Светка перемежала жалобы с угрозами. И только Роза, посвященная в перипетии романа, проникновенно спрашивала, глядя в сиявшие материнские глаза:

– Ты счастлива, мамочка?

Мамочка не удостаивала ответом пребывающую в таком же нелегальном романе дочь.

«Счастья много не бывает», – думал Сухояров в момент, когда была объявлена Вторая кампания по спасению семьи. Уже готовый к очередным испытаниям, Кирилл Александрович вынашивал стратегический сценарий по резервированию отношений с возлюбленной. «Вре-мен-но, вре-мен-но», – успокаивал он себя, хотя воображал, что ведет подготовительную работу с Петровой. Та не сопротивлялась – из-за известных обстоятельств улетела в Одессу.