Охота к перемене мест

Шестаков дорожил его постоянной помощью. Как тактично Ромашко давал ему советы! Никогда не поучал Шестакова при монтажниках, чтобы, не дай бог, не подорвать авторитет бригадира.

Шестаков попытался передать Ромашко после получки десятипроцентную бригадирскую надбавку, считая, что сам эту надбавку получает незаслуженно и на нее больше прав имеет Ромашко, но тот решительно отказался:

— Твои законные. Доплата за ответственность. Отвечаешь за всю бригаду, в том числе и за меня.

Их разговор был прерван шумными возгласами, приветственными криками в коридоре общежития.

Вот так сюрприз! Михеич собственной персоной.

На Михеиче уже был не заслуженный картуз с потрескавшимся лакированным козырьком, а меховая шапка из ондатры, такая роскошная, что ее не погнушался бы носить и сам Валерий Фомич.

— И сопровождающие его лица, — Маркаров внес в комнату чемодан Варежки, вслед за ним показалась его хозяйка, а за Варежкой топтался, не решаясь войти в комнату, Садырин.

На Варежке была та самая косынка цвета «пьяной зелени»: Нонна подарила ей перед отъездом, уже на аэродроме.

Варежка рассказала Маркарову, как Галиуллины и она проводили Нонну. Машиной обеспечила Ирина Георгиевна, она и сама приехала на аэродром. Привезла с собой гостинцы: в одной банке соленые грузди, в другой — брусничное варенье.

Маркаров получил телеграмму о благополучном возвращении Нонны, но письмо еще не пришло, и он был благодарен Варежке за информацию.

— А хорошо я постриглась? — неожиданно спросила Варежка, становясь в профиль, но тут же повернулась затылком. — Это твоя подстригла. Может, коротковато для сибирской зимы, зато модно. Девчонки в общежитии называют эту прическу: «Я упала с самосвала».

Краем глаза она покосилась — не смотрит ли на нее Шестаков, тот улыбался, и тогда Варежка уверенно объявила:

— Нет некрасивых женщин! Есть только некрасивые прически! Так утверждал в передаче «С добрым утром» парикмахер с грузинским акцентом.

Варежке нечего делать на кранах-недомерках, и ей оформили перевод на новую работу. Будет обслуживать бригаду Шестакова на правом берегу, где поднимется одна из опор.

Михеич привез записку Чернеге от Пасечника. Тот сообщал, что Чернега зачислен студентом заочного отделения Иркутского политехнического института, и поздравлял его.

«Как могли принять, если я провалился на первом же экзамене? — недоумевал Чернега. — И каким образом об этом узнал управляющий Пасечник? Загадка... Знает ли Варежка о том, что я студент?»

Первую ночь студент-заочник политехнического института Вячеслав Чернега провел крайне беспокойно. Ему снился зеленый дуб у лукоморья, который монтажники застропили златой цепью. Направо-налево расхаживает Михеич, привязанный к дубу этой монтажной цепью из золота. Он в каске, но вместо рабочей робы на нем спецодежда епископа. Над дубом летает вертолет, Михеич подает вертолетчику сигналы, да не флажком, а хоругвью, которую держит двумя руками за древко...

Чернега спросил Михеича про записку Пасечника — не ошибка ли?

Оказалось, Пасечник расшумелся, узнав о провале Чернеги, вызвал сотрудника отдела рационализации и изобретательства, там составили список рационализаторских предложений Чернеги. И когда Пасечник был в Иркутске на пленуме обкома, он не постеснялся заехать к директору института, вручил ему бумагу от треста, длинный список изобретений Чернеги, и вопрос о зачислении был пересмотрен...

— Выходит, вы, ребята, дезертировали из тыла в разведку, — признал Михеич, попивая вечером чаек на новоселье. — Это вам плюс. Я сначала вам неверную оценку дал. Что делать, есть за мной такой грешок — опасаюсь с начальством спорить.

— Преимущество старости заключается в том, — глубокомысленно изрек Маркаров, — что лучше видишь собственные промахи.

По словам Михеича, Садырин добросовестно работал в котловане. Справедливо будет простить его и принять обратно в высотники. Пасечник, если к нему поступит согласие бригады, обещал потом, когда все вернутся, оформить Садырина приказом по управлению.

— Мое дело доложить, а решать бригаде. И последнее слово за бригадиром.

— Кем человек приходится по теперешним правилам другому человеку? — спросил Шестаков у Садырина тоном наставника. — Человек человеку друг, товарищ и брат. Об этом тебе не следует забывать, если хочешь вернуться в бригаду.

— Что же, товарищи? — всполошился Чернега. — Выходит, топим щуку?!

— Надеюсь, наши консультации приведут к цели, отвечающей интересам обеих сторон, — сказал Маркаров. — А чувство внутреннего такта, видимо, подскажет тебе, Садырин, что на работе ты не должен слишком часто брать тайм-аут, как тренер в баскетболе, когда у команды расклеивается игра... Не забывай, у нас не бригада коммунистического отдыха. Иногда полезно отдохнуть от перекура и поработать.

— Пусть перестанет давать волю рукам и ругаться, — насупился Чернега. — А то взял моду матюгаться при людях, тем более при женщинах.

— Это у меня так, для красноречия...

Садырин делал вид, что решение бригады его не очень-то волнует, а на самом деле нервничал, то и дело запускал пятерню в волосы, давно не приминаемые каской.