Охота к перемене мест

Маркаров молча кивнул, рот его был набит пельменями, которые таяли во рту. Когда пельмени растаяли, он сказал:

— Жалобу прокурору мы напишем. Но хорошо бы приложить к ней справку вашей эпидемстанции с анализом — какая в «индии» атмосфера.

— На руки такие справки не выдают, — сказала Алевтина.

— Посоветуюсь с Варварой Белых, нашей советской властью, — сказал Погодаев.

— Запрет незаконный, — повысил тон Маркаров.

Он подумал с усмешкой:

«Уж не затащил ли меня сюда Геннадий, чтобы привлечь к сочинению жалобы?» Но такая предусмотрительная расчетливость не в натуре Погодаева.

Шестаков спросил назавтра Маркарова, как там Погодаев на частной квартире?

— Проходная комната, но с удобствами. Вход через хозяйку...

В последние годы Погодаев наезжал в Братск редко и, откровенно говоря, ожидал увидеть город более нарядным, красивым, чистоплотным.

Хотелось, чтобы некоторые жилые кварталы были подальше от труб алюминиевого завода и лесопромышленного комбината, подальше от прудов аэрации, где отстаиваются отходы.

Опушки леса, подступающего к заводам, вся растительность на сопке обожжены газом. Хвоя плохо видна за усохшими до черноты сучками, ветвями, почерневшими стволами. Когда-то в окрестных лесах было много пчел, все они погибли, звери не забредают сюда теперь, дичь не залетает.

Лиственница более вынослива в загазованной атмосфере, чем сосна или ель.

— Это естественно, — объяснил удивленному Маркарову Погодаев. — Лиственница сбрасывает хвою на зиму, стоит много месяцев оголенная и поэтому не так отравляется.

Кто-то из градоначальников предложил спилить и выкорчевать полуживую рощу, чтобы голые деревья не бросались в глаза, не портили настроения.

Погодаев с этим предложением внутренне не согласен: пусть стоят чахлые, полумертвые ели, сосны, лиственницы, пусть напоминают всем и каждому, что вредоносные дымы улавливаются плохо.

Он помнит старый Братск, рабочий поселок Иркутской области, чуть ли не с младенческих лет. Погодаевы жили тогда в поселке Заверняйке.

По словам деда, газеты к ним приходили на седьмые сутки, письма из Москвы шли в среднем двенадцать дней. Дед рассказывал, что здесь был некогда постоялый двор, куда заворачивали ямщики, землепроходцы, охотники, лодочники. Гена плохо помнил своего деда, но слышал от отца, что дед долгие годы плавал кочегаром на пароходе «Граф Муравьев», который шлепал плицами своих колес по верхней Ангаре — от Иркутска до Падунского порога.

Когда Заверняйку затопили, отец нанялся на железную дорогу и уехал, а они еще с год жили в щелястом бараке на берегу Ангары, шагали по деревянным тротуарам, которые скрипели знакомыми голосами, как половицы. В ушах семилетнего Гены шумел Падун, гул порога доносился издали...

А сейчас монтажников поселили в весьма приличном общежитии, неудобно лишь, что далеко от места работы. Выезжали затемно, дорога дальняя.

Рано утром вонючие дымы ощущаются резче, чем днем.

Маркаров не поленился, списал из стенгазеты и отослал Нонне шуточные стихи инженера В. Панова, посвященные начальству лесопромышленного комбината.

Конечно, вас мы любим очень —Нас свел с ума любви угар!Мы чуем вас и днем и ночью,Ваш хлор, сульфит и скипидар.Ох, как еще чудесно пахнетНаш ЛПК сквозь сизый дым!

Кащей над златом так не чахнет,Как вы над варевом своим!Вискозой с вами вместе бредим,Судьба свела нас не на час,Лишь лоси, козы, да медведяПодальше держатся от вас.Нельзя нам жить без древесины!Важна ее продуктов роль!Смирись, небесный купол синий,С дымов не спрашивай пароль!

Еще не мало, нет, не малоОн будет клясть свою судьбу.Тайга... она века мечтала,Чтоб в вашу вылететь трубу!

Фургон с рабочими отъезжал от общежития рано утром, и Погодаеву, чтобы не опоздать, частенько приходилось шагать в полутьме, по предутреннему пахучему морозцу, из «индии». Маркаров называл Погодаева тверским купцом Никитиным, а его прогулки в «индию» — «хождением за три моря».

Маркаров по себе знал, как тоскливо, зябко шагать одному в ночной темноте; он сам раз или два в неделю ходил из их поселка на почту, на междугородный переговорный пункт.

Только глубокой ночью, если помнить разницу во времени между Свердловском и Братском, он может застать Нонну дома после спектакля, но не будить ее среди ночи. Утром, до ее репетиции, он уже на берегу Ангары.

Нонна тревожилась, что Мартик из-за телефонного разговора обрекает себя на бессонную ночь перед монтажным днем. Он отшучивался:

— Счастливый человек недостоин жалости. Просто я сегодня не позволил солнцу встать раньше себя...