Охота на лесную нимфу

Домой она вернулась уже после десяти — старалась на обратном пути по возможности лучше запутать следы, не полагаясь на то, что они и так едва заметны. А кроме того, уже не имея особых причин торопиться, обессиленная пережитым Женька позволила себе, отбежав на достаточно большое расстояние от вырубки, спокойно пройти весь оставшийся путь и под конец даже пообщаться с деревьями. Ей необходимо было выговориться, поделиться с ними тем, что у нее на душе, потому что ее внутреннее состояние вовсе не соответствовало ее размеренным движениям, а было подобно холодной буре, сотрясающей все вокруг. Женька не опасалась того, что мужик мог рассмотреть ее — во‑первых, большая часть ее лица все еще была тогда закрыта платком, а во‑вторых, даже ее привычные к лесному сумраку глаза успели увидеть немногое, поэтому о нем, только что пробежавшем мимо яркого пламени, вообще не стоило говорить. Возможно даже, если бы она не дернулась, выказав тем самым свой страх, он и вообще не попытался бы ее схватить, несмотря на то что ее фигура показалась ему незнакомой. Но что случилось — то случилось, и Женька вынуждена была ударить его. А вот после этого не так-то просто было теперь успокоиться. Пусть она сделала это, лишь защищаясь, пусть почти неосознанно, но легче ей от этого не становилось. Все стояла у нее перед глазами черная фигура, и слышался глухой звук удара тяжелых железных крючьев по костям черепа. И сердце снова и снова заходилось от ужаса. Женька не знала, кто сказал, что второе преступление совершить всегда легче, чем первое, но была совершенно не согласна с ним. Напротив, сегодняшний случай всколыхнул прошлое, лишь усилив ее смятение. Яркой картиной в Женькиной памяти настойчиво воскресал тот день, когда, в очередной раз разругавшись с матерью, она убежала с Дианкой в лес. В тот лес за городом, где росли ее Деревья Черных Лет. Был конец весны, ярко светило солнце, щебетали птицы. А деревья встретили Женьку умиротворяющим шелестом, сочувственно кивая ей ветками, одетыми в уже окрепшую, но все еще такую свежую листву. Негодование и боль, которые душили Женьку, пока она бежала сюда, отступали прочь, рассеивались, теряя свою сокрушительную силу. Женька медленно шла, поглядывая на трусящую чуть впереди Дианку, благодарной улыбкой отвечая деревьям на их сочувствие и постепенно успокаиваясь после пережитого дома скандала. Она не ждала больше ничего плохого от этого дня, тем более здесь, в месте, которое давно привыкла считать своим. Но судьба распорядилась по-своему: кусты, мимо которых проходила Женька, вдруг затрещали, и из них начал выбираться пьяный, едва проспавшийся мужик. От испуга и неожиданности Женька вздрогнула всем телом, в то время как побуждаемая теми же чувствами Дианка облаяла нарушителя спокойствия. Она даже не приближалась к нему, просто тявкнула несколько раз с расстояния в несколько метров, выражая тем самым свои собачьи эмоции, но этого оказалось достаточным для того, чтобы мужик обозлился едва ли не хуже быка, которому показали красную тряпку. Посмотрев на Женьку мутным взглядом, он заорал:

— Я сейчас твою скотину прибью! — и кинулся ловить перепуганную собачонку. Ярость придавала ему сил, и двигался он весьма быстро, несмотря на то что был пьян.

Дианка, растерявшись, заметалась между зарослями, не зная куда бежать.