Охота на мудрецов

– Тоже заразилась противостоянием гор и равнин? Раньше ты говорила просто «пятая армия». Да, переводятся не часто. Все наши инструкции и правила написаны с учетом местных особенностей и легче сделать карьеру там, где родился. Мы с Марком как-то уж очень быстро стали майорами и появилась проблема. Вызов генералу может бросить только майор или полковник. Нас двое, а генеральское звание одно. Что делать?

Щелчки не становятся интенсивнее. Наилий раз за разом повторяет одни и те же действия. Ровно, методично и очень спокойно. Я бы давно распсиховалась и все бросила.

– Договориться, – предполагаю я, – чтобы кто-то один уступил.

– Кто? – изгибает бровь генерал. – Жребий бросать? Поединок устроить? Мы были равны по силе и одинаково тщеславны. И понимали, что если один станет генералом, то второй рано или поздно бросит ему вызов. А драться насмерть не хотелось категорически.

Раздается особенно громкий щелчок. Наилий вынимает отмычку и переворачивает другим концом.

– Мы бы обязательно разругались, но Сципион чуть не погиб в одной из командировок. Три дня лежал в медотсеке без сознания. Не было еще тогда медкапсул. И я понял, что не стану спорить с ним за звание генерала. Не хочу смотреть на его погребальный костер. Позвонил на равнину знакомому полковнику, собрал вещмешок и улетел. Встретили меня…

Генерал потянул отмычку вверх и надавил на дверь плечом. Раздался еще один щелчок и дверь открылась.

– Плохо встретили, – заканчивает рассказ Наилий, – генерал Луций Клавдиан Тит в открытую называл горным мальчиком, а свои из девятой армии предателем, сбежавшим на равнину. Я бы так и остался майором, если бы не поссорился с Луцием. Да так, что или он или я. Дальше ты знаешь. Самый молодой в истории генерал. Тридцать три цикла. Сопляк.

Подозреваю, что вся соль истории в причине ссоры, но не успеваю спросить. Наилий заводит внутрь, и я во второй раз теряю дар речи.

Комната гораздо меньше. Отделана изысканным голубым мрамором, а лепнина на колоннах украшена позолотой. На краю круглого бассейна сидит белоснежная скульптура прекрасной девушки и льет воду из кувшина. Нагое тело стыдливо прикрыто тончайшей вуалью.

– На тебя похожа, – замечает Наилий, а я краснею от смущения. Пол под ногами почти обжигает и здесь наконец-то тепло.

– Вот почему мастер к тебе неровно дышит. Кстати, это его купальня, – смеется генерал и тянет меня к двери в глубине комнаты.

– Стой, – сопротивляюсь и вздрагиваю от испуга, – не надо. Узнает мастер, и завтра еще какое-нибудь наказание придумает. Пойдем лучше обратно.

Наилий подходит ближе, снимает шапочку с моей головы и распускает волосы по плечам.

– Тебе нужно прогреть мышцы, иначе боль будет долго мучить.

Сдергивает накидку с плеча и тянет за концы черного пояса.

– Нет смысла делать это в одежде.

Пояс перестает удерживать штаны, и они соскальзывают по ногам на пол.

– Пожалей кадетов. Зайдет кто-нибудь случайно в общую комнату, увидит тебя, изведется потом от фантазий.

А я никак не могу привыкнуть к собственной наготе. Смущаюсь и закрываюсь руками. Особенно тяжело под ярким светом, когда знаю, что видны все изъяны и несовершенства. Худые, костлявые плечи, выпирающие ребра и маленький животик. Бледная, никчемная моль. Кто я рядом с генералом? Не выдерживаю и отворачиваюсь. Обойдусь, перетерплю боль в мышцах и так.

– Не надо, – прошу я и прикрываюсь поднятой с пола накидкой, – кадетов и правда, жалко, пусть лучше смотрят на статую.

Голос срывается на последнем слове. Почему отрез ткани такой маленький? Никак не закутаюсь. Наилий поднимает за подбородок и заставляет смотреть ему в глаза, но говорит мягко.

– Дэлия, внутри прекрасных мраморных статуй только холодный камень. Они любуются собой и не видят ничего дальше отражения в зеркале. А ты живая и настоящая. Я столько циклов вмерзал в лед, пока не увидел маленькое чудо в больничной форме. Ты как пламя среди вечных снегов. Рядом с тобой хочется жить.

Тону в нем и боюсь дышать. Моё чудо усыпано веснушками и тонко пахнет эдельвейсами. Кладу голову ему на плечо и крепко обнимаю.

– Ты – вся моя жизнь. Я люблю тебя, Наилий.

Он целует в щеку, потом в макушку, а я прячу счастливую улыбку в складках его белой накидки. Нахожу узел на поясе и развязываю.

– Раздевайся, – шепчу ему, – твой поединок не легче моих ступеней.

Генерал не спорит. Сбрасывает одежду и подхватывает меня на руки. Так легко, будто я совсем ничего не вешу. Болтаю в воздухе ногами и смеюсь, пока он осторожно идет по мраморным плитам к дальней двери. Мне бы вертеть головой от любопытства и рассматривать искусную резьбу, великолепные фрески на стенах, но я увлечена другим шедевром. Памятник надо поставить тому, кто додумался называть генералов Ваше Превосходство. Наилию, как никому другому идет это обращение.

Третья комната самая жаркая и самая маленькая. Воздух, как в пустыне. Мне кажется, что сейчас он задрожит, рождая мираж. Подует ветер и песок заскрипит на зубах. В центре возвышение в форме шестиугольника с мозаикой в красных тонах.

– Как будто угли горят, – восхищенно выдыхаю, когда генерал ставит на пол.