Охота на тринадцатого

— Не считал. Лет двести. Я имел в виду — вообще возможность. Была всегда и сейчас есть. Например, там, в космосе. Там другие условия. Другие люди. Не как мы. Сейчас сложилась такая ситуация, что будущее человечества решается в астероидных кластерах.

Виктор задрал голову, посмотрел в голубое небо.

— Скажешь тоже, будущее, — пробормотал он. — Косменам не опуститься на Землю. Что они могут решить? Как они вообще там живут, не представляю, я бы не смог. Нищета в пещерах. И еще война.

— Ну и что? Живут. Дружат, влюбляются, к лучшему стремятся…

— Ну не городи чушь, ёк — макарёк! Кто стремится? Люди?! Да мы такие скоты, что только ради себя!

— Не все. Не всегда. Слышал, что там творится? Вот то‑то же. Честно скажу: была бы возможность уйти в космос, помог бы сынам Даждь — бога разнести там все в клочья. А потом спустились бы на Землю — и здесь все в клочья…

— Как был революционером, так и остался, — проворчал Виктор. — Твой клон такой же?

— Не клон, сын, — твердо сказал старик. — Человек не просто набор генетических свойств.

— Ты его не видел ни разу, а туда же, сын!

— Парень вырос, — улыбнулся старик. — Задумался о жизни. Нашел меня. Мы встречаемся. Так, в одном видеомире, не по — настоящему, но поговорить можно. Это к слову о том, что да как я изменил в жизни к лучшему. Да, и он называет меня отцом.

— Воюет?

— Там все воюют. В космосе гражданских нет.

Виктор — Виктуарий завистливо вздохнул. Ему встречаться было не с кем уже много — много лет.

Они не спеша закончили работу, собрали обрезь на утилизацию. Виктор — Виктуарий деловито выкопал пару кустов цветушника, приговаривая, что если взять от много немножко, то это не воровство, а дележка. Его напарник морщился, но не препятствовал — русских отучать от воровства бесполезно. На Земле — бесполезно. Потом они разделились: Виктор с уворованными кустиками пошел к своему гибрид — мобилю, или просто "гибриду", а Сергей отправился в коммунальный поселок пешком. Он любил ходить. Светлая тропинка рядом с дорогой напоминала ему о давно ушедшей юности.

Он шагал неторопливо, ловил лицом пыльные степные ветерки, уклонялся от веток кустарника, поглядывал с интересом на скользящие мимо машины. В мобилях раскатывали в основном старые русские, их дети и слуги — элита, в общем. Вот с кем было б интересно поговорить. Но старые русские, к сожалению, недоступны. Они жили в особом мире мобилей, элитных поселков, пляжей, яхт, спортивно — развлекательных площадок, университетских городков и правительственных кварталов, закрытых для простых смертных. Он не был простым смертным, скорее бессмертным, но эти территории были закрыты и для него. К тому же о своем бессмертии он не распространялся. Жив, и слава Даждь — богу.

Он шагал, провожал глазами волшебно красивых бисекси за штурвалами гибридов и думал, а что бы он смог всерьез ответить на вопрос напарника. Действительно — что он изменил в жизни, чего достиг? Дети? Умерли, как и многие другие, когда попали под ядовитые выбросы одной из многочисленных аварий эпохи гибели государств…

Он усмехнулся. На самом деле он кое‑что сделал. Написал несколько философских книг, в те далекие времена считавшихся развлекательной литературой, фантастикой. Новая философская система, созданная им во времена, когда философию считали выродившимся явлением — много это или мало? В юности казалось, что мало, почти что ничего. Да так оно и было. Его книги не были популярными тогда, не принесли славы и богатства. Не популярны они и сейчас, ибо хищную прямоходящую обезьяну не привлекает путь человечности. Вон они, волшебно красивые бисекси, сбивающие любого зазевавшегося пешехода телоотбойниками своих безумно дорогих мобилей. И все считают это нормальным. И все же… да, его книги не популярны. Но он сделал все, чтоб в них сохранилась искра человечности, нечто, отделяющее человека от животного. Сохранилась во времена, когда о человечности стыдились упоминать. Сохранилась — и вот наконец разгорелась. Сыны Даждь — бога — его сыны. Его идеи оказались востребованными через столько лет, кто бы мог подумать…