Охота вслепую

Юрьев хотел было ему отказать, но потом он решил, что дело и так ясное, пусть дома готовятся к долгой разлуке, — словом, позволил. На часах уже было начало одиннадцатого. Михаил Игоревич сообщил жене, что его «по недоразумению» задержали сотрудники милиции и что надо срочно созвониться с Александром Федоровичем и обо всем ему рассказать.

Юрьев поинтересовался, кто такой Александр Федорович. Романов только криво улыбнулся и пробормотал что-то в том плане, что, мол, скоро узнаете.

Доставив директора типографии в ближайшее отделение милиции и попросив дежурного оформить задержание, Юрьев с сознанием выполненного долга позвонил Наташе — они уже неделю как встречались — и пригласил прогуляться по Васильевскому перед сном, полюбоваться огоньками на Неве.

А на следующий день, едва придя на работу, лейтенант Юрьев узнал, что киоскер Филиппов сегодня ночью арестован у себя дома и ему предъявлен целый букет обвинений — от перепродажи краденого до хищения продукции со склада типографии Ленгортранса… Об этом ему в коридоре шепотом сообщил старший сержант Макеев, старый приятель, который работал с ним в одном отделе уже пятый год. Можно сказать, они службу в Ленугро начали вместе, только Юрьев постоянно учился, учился и еще раз учился, месяцами пропадал в разъездах по стрелковым соревнованиям и получил офицерские звездочки на погоны, а Макеев так и остался при трех сержантских лычках. На их дружбу, впрочем, разница в звании влияния не оказывала… Ведь именно благодаря Ваське Макееву Степан познакомился с красавицей секретаршей начальника утро Натальей, с которой у него недавно такая любовь закрутилась, что… В общем, можно сказать, Васька для Степана был доверенным лицом и, пользуясь своими приятельскими отношениями с Наташей, узнавал о всех новостях в управлении прежде личного состава. Макеев предупредил также, что шеф сегодня пришел «с ранья», сам не свой, на всех орет, и причиной его недовольства является жуткий разнос, который сегодня с утра пораньше ему вроде как устроили по поводу вчерашнего обыска в типографии и незаконного задержания директора Романова…

Степан нахмурился, не понимая, что так рассердило полковника, собирался подробно рассказать начальству все, как было, но, войдя в кабинет и бросив взгляд на мрачнейшего полковника Лиховцева, невольно прикусил язык.

Тот сидел в кресле, погрузившись в суровое молчание. На Юрьева он даже не взглянул. Потом взял со стола исписанный листочек и положил его перед собой. Юрьев сразу почувствовал: тут что-то не так. Только не мог понять, в чем дело.

Полковник Лиховцев тяжело засопел.

— Вот что, Степан Юрьевич. Смотри сюда и слушай, что я тебе скажу. Тебя же предупреждали, что у нас тут надо головой работать, а не задницей. Ты же не салага, в утро уже вон сколько работаешь… И Петр Иваныч тебя рекомендовал… Ты мне скажи: ты что же, совсем ничего не соображаешь?

— Не понял… — Степан поймал себя на мысли, что Лиховцев слово в слово процитировал напутствие полковника Семахи, сказанное ему полгода назад. Чудеса, да и только!

— Как фамилия директора типографии? Это я тебя спрашиваю просто так, между прочим. Ответь мне, как его фамилия. Я жду.

— Ну… Романов.

— Так. А теперь, лейтенант, посмотри вон туда! — Мясистый палец Лиховцева взмыл вверх и уперся в стену обшитого деревянными панелями кабинета, в то место, где висел застекленный портрет первого секретаря Ленинградского обкома партии товарища Романова — упитанного дядечки с капризно изогнутыми чувственными губками и ничего не выражающими глазками.

— Начинаешь соображать? — перешел на свистящий шепот Лиховцев. — Так вот, твой директор типографии и… — мясистый палец вновь взмыл вверх, — то ли двоюродные, то ли троюродные братья, то ли сватья, то ли кумовья… Словом, родственники. Понимаешь?

— И что с того?..

Полковник не слушал. Он раздраженно взмахнул исписанным листочком.