К сому подошел старый рыбак, с презрением пнул его носком сапога и проговорил:
— Соменок!..
РЫБАК РЫБАКА ВИДИТ ИЗДАЛЕКА
Весна была поздняя. Сердитые утренники задерживали таяние снега. Река прибывала медленно — по вершку в сутки. После первой подвижки льда прошла целая неделя, а лед в заторе был по-прежнему крепок и неподвижен. Даже появились свежие дороги и тропинки на льду, как осенью, после ледостава.
Только в начале мая хлынули проливные дожди. В два дня был смыт снег с полей, вздулась Кама и шумно очистилась ото льда.
Проснулась щука в озере Якунине и, как говорится, хвостом разбила хлипкий весенний лед. На озере появились рыболовы. И я, собрав свои рыболовные снасти, отправился на это озеро.
Большое оно, рыбное. По берегам густой ольховник, покрытый молодой зеленью, у воды — большие кочки.
Отыскивая удобный подход, я набрел на удильщика. И не понял сразу, старик ли это или старуха. Сидит без шапки, по самые плечи седые кудри, а на лице ни усов, ни бороды. Одет в синий домотканный армячок, из-под подола высовываются новенькие лапти с красными опушнями; онучи с голубой каемкой. Рядом большая заплечная сумка из лыка — пестерь и берестяной туес.
— Клев на уду! — приветствовал я удильщика.
— Спасибо, друг.
— Клюет ли?
— Не клюет, — ответил старик. — Погода испорухалась. Да! Сиверко дует. — Я с удивлением заметил, что у него полон туес рыбы.
Мы быстро познакомились. Когда же я подарил ему старую газету на курево и несколько мелких фабричных крючков — у старика были самодельные, — мы и совсем подружились. Звали рыболова Яков Степанович. Жил он в ближней деревне.
— Сколько тебе лет, Яков Степанович? — спросил я.
— Молодой еще. Первые десятки доходят.
— Как это первые десятки?
— На другую сотню первые десятки.
— Как живешь? Колхоз кормит?
— Сам кормлюсь. Огороды в колхозе караулю да рыбку ловлю.
На безбородом лице старика появилась веселая улыбка. Я спросил:
— Почему у тебя бороды нет? Бреешься?
Яков Степанович пощупал свой голый подбородок.
— Мне ее ни к чему… Когда я был молодой, подбородок пареными орехами шоркал, волосы и вывелись. Да!
Успокоилась напуганная моим приходом рыба и снова стала поклевывать. Я тоже закинул свои удочки.
Тишина. Только недалеко в ольховнике нет-нет да и звякнет коровье ботало. Старик проворчал себе что-то под нос, поднялся на четвереньки, вынул из пестеря большой нож-косарь, медленно встал и, хромая на правую ногу, отправился в кусты.
«Не корову ли резать?» — подумал я. Вскоре послышалась возня, в кустарнике что-то затрещало. На берег вышел Яков Степанович с ножом в одной руке и с железным колоколом-боталом в другой.
— С коровы срезал, — объяснил он. — Чтобы удить не мешала, рыбку не отпугивала… Доколоколила буренушка…
Так состоялось мое первое знакомство с Яковом Степановичем. С той поры я каждое лето во время отпуска переселялся из города в деревню к своему приятелю. Мы с ним удили рыбу, мокли под дождем, сохли под солнышком, жили в балагане, спали у костров, вместе переживали разные тревоги и приключения.
ЁРШ
Две недели стояла жара. Прибрежные травы и цветы, даже желтые кувшинки на озере, поблекли и свернулись. Совсем изленилась рыба. Ни всплеска сороги, ни игры карася, ни сердитых бросков зубастой щуки.
Озеро замерло. Лишь изредка на масляной поверхности воды пробежит водяной паук-мизгирь да вскочит пузырь от гниющих на дне водорослей.
Мы с Яковом Степановичем сидим на солнцепеке и уныло глядим на поплавки. Тоска смертная! А сидим и сидим, превозмогая жару и дремоту.
Яков Степанович вытащил из озера лески, одна с червяком — для окуня, другая с хлебом — для сороги, — поправил насадки, закинул лески как можно дальше от берега, улегся на спину между кочками, прикрыл лицо фуражкой, чтобы гнус не заедал, и захрапел.
Мне стало совсем несносно сидеть в одиночестве. Вместо двух замерещилось двадцать поплавков. Свернул я папироску. Покурю, думаю, и — черт с ней, с рыбой! Тоже завалюсь спать.
Вдруг на леске Якова Степановича заплясал поплавок и скрылся под водой.
Не стал будить я старика, а схватил счастливое удилище и вытянул на берег огромного… ерша!
Сон как рукой сняло. По рыбацким приметам, если первым попадет ерш — жди удачи: хоть он и колючий, а никакая рыба его не боится. Если же окуня первым выудишь — придешь домой или только с одними окуньками, или почти совсем без рыбы. Окунь — хищник, от него почти вся другая рыба разбегается по сторонам.
На радостях мне и пришло в голову пошутить над своим товарищем. Я вытянул из воды другую его удочку с хлебной насадкой, зацепил хвостом на крючок пойманного ерша и снова закинул в озеро.
Ошарашенный ершик стал стремглав носиться по дну. Закрутился, запрыгал легкий осокоревый поплавок. То совсем скроется под водой, то подпрыгнет в воздухе, то помчится к берегу, то от берега; то ослабнет, то натянется леска.
— Яков Степанович! — крикнул я. — Клюет!