Охотница

Костюм более-менее повторял мою старую Охотничью одежду; я, наверное, неосознанно выбрала именно его. Там была туника с капюшоном и подолом почти до колена; спереди и сзади свисали острые края. У длинных рукавов имелись перемычки между пальцами. К тунике прилагался пояс – очень широкий, я бы назвала его защитным, он был явно не только для красоты. И еще необычайно мягкая рубашка, чтобы надевать под тунику. Туника, кажется, была из замши, а пояс – лайковый. И то и другое серое, но с узором из темно-серых листьев с черными краями: вдоль подола тянулась полоса шириной дюйма четыре и вдоль пояса шириной дюйма два[13]. Штаны тоже были замшевые, и тоже с листьями: они разбегались по штанинам спереди. А сапоги подходили к поясу.

Карли показала мне, где душевая, чтобы я там переоделась. Она вошла, когда я еще натягивала сапоги. Я быстро выпрямилась, потопталась, чтобы сапоги сели как следует.

– Старшая Охотница. – Я почтительно склонила голову.

Она ничего не сказала, только обошла меня кругом. Теперь мы обе были облачены в кожу – и все равно отличались как небо и земля. Завершив круг, она встала передо мной, улыбаясь.

– Ты прекрасно выглядишь, детка, – похвалила она. – Тебе идут эти цвета.

Я покраснела.

– Я не люблю яркие цвета, – запинаясь пробормотала я. – А разве… а в таком разве можно Охотиться?

– Настоящий Охотничий костюм куда скромнее, но в видэфире цвета нарочно усиливают, – объяснила Карли. Я таращилась на нее недоуменно, и она продолжила: – На Охоте мы носим обесцвеченные версии. Редакторы в видстудиях добавляют цвета, прежде чем отправляют эфир на видвизоры.

– Ага… – На миг я почувствовала себя полной дурочкой, но тут же мысленно встряхнулась. Что за ерунда! Я уж точно не стану обряжаться как оружейник. – То есть это все для камеры?

– Вот именно. Тебя будут много показывать, и важно, чтобы зрители ни с кем тебя не путали. – Карли взглянула на меня, словно ожидая, что я скажу что-то, но я была вся внимание. – Впрочем, ты, должно быть, умираешь с голоду. Я тоже. Пойдем в столовую, познакомишься с товарищами. – Она фыркнула. – Для знакомства лучшего места не найти. У них будет выбор: набивать брюхо или гнобить тебя. И они предпочтут набивать брюхо.

– А как же…

– Все твои вещи уже отнесли к тебе, – быстро ответила Карли, опережая мой вопрос. – Не волнуйся, никто ничего не выбросил.

Уф, какое счастье! Есть у меня подозрение, что как бы ни была хороша новая одежда, я при каждом удобном случае буду влезать в старую.

Глава 7

Столовая, или, по-правильному, обеденный зал, очень напоминала наш общинный дом, только тут помещение целиком предназначалось для еды, а наш зал – для всего на свете, и поэтому он никогда не пустовал, в нем постоянно кто-то собирался. Школа, шитье одеял, песни, танцы – поводов было предостаточно: всегда находилось какое-то занятие, для которого обычный дом оказывался тесноват.

В глубине зала виднелось знакомое сооружение – линия раздачи. Мне такая пару раз попадалась на снимках в книжках по истории. Да и у нас дома есть что-то вроде линии раздачи, только здешняя гораздо навороченнее. У нас на общий обед все приносили свою еду, ставили ее на прилавок и двигались вдоль него, накладывая себе в тарелки всего понемногу. И здесь действовал тот же самый принцип, только еда была в одинаковых металлических контейнерах, а контейнеры вставлялись в прилавок, то есть это была единая конструкция. Над едой клубился пар. Значит, прилавок сам подогревает горячую еду, а холодную, вероятно, остужает. И тут самообслуживание: сам накладывай себе чего хочешь.

Карли подвела меня к линии раздачи, и я вслед за ней взяла ярко-синий поднос, белые фарфоровые тарелки, чашку (все одинаковые, совсем непохожие на нашу самодельную посуду) и приборы из нержавейки. И воззрилась на еду. А еды было ужас сколько.

Охотники едят много. Мы ведь сжигаем целую кучу калорий. Но чтобы слопать все это, нужна пара сотен Охотников, никак не меньше. И я уже скучала по домашней еде. Но как бы то ни было – передо мной еда, а сейчас я готова проглотить хоть кирпич, лишь бы его намазали маслом.

Карли дожидалась меня за столиком на двоих у дальней стены. Оттуда как раз открывался хороший обзор всего зала, а сами мы не были у всех на виду. Усевшись, я принялась за еду – и только тогда заметила больше десятка камер, которые, казалось, снимали каждый закуток. Неужели людям настолько нечем заняться, что они смотрят, как Охотники обедают?

– Почему нас все время снимают? – спросила я у Карли. Интересно было послушать еще чью-нибудь версию, не только оружейника Кента. Вдруг Карли скажет мне что-то новое.

– Не хотят пропустить что-нибудь интересное, – с усмешкой ответила Карли. – Да девяносто процентов отснятого выкидывают на помойку. Ты привыкнешь. Скоро перестанешь обращать внимание.

Вот уж не уверена.

В столовой уже собирался народ, и я исподтишка поглядывала на других Охотников. Наверняка они так же исподтишка поглядывали на меня.