Окись серебра

Хотя… Сейчас они не то чтобы не ладили. Сотрудничать приходилось сперва из-за войны, а теперь из-за совместной жизни (Хельмут отчаянно не хотел возвращаться домой и оставался в Эори почти нахлебником), и волей-неволей они сближались и даже разговаривали по-человечески, спокойным будничным тоном, без едкости, злых шуток и оскорблений.

Генрих смотрел на это взаимодействие с радостью и облегчением в глазах, но знал бы он, что его жена и лучший друг говорили друг другу наедине… И нет, им не хотелось его обманывать… Да и искренне оскорблять и задевать друг друга тоже не хотелось, они действовали скорее по привычке, от которой очень сложно было отказаться.

В общем, в течение полугода войны и пары месяцев мирной жизни раз за разом повторялось одно и то же: Хельмут и Кристина ссорились, Генрих так или иначе мирил их, они пару дней строили из себя лучших друзей на свете, а потом всё начиналось сызнова.

И никто из них троих даже представить не мог, что рано или поздно им придётся поменяться ролями в этой странной игре…

* * *

Хельмут услышал громкий хлопок дверью, а затем всхлипывания. Сначала не придал этому значения, но потом вспомнил, что зашёл в башню, где находилась спальня Генриха и Кристины. И никто, кроме них, не мог хлопать дверью и плакать… Хельмут замер. Он заволновался, поэтому не сразу услышал торопливые звуки шагов. Плач затих за закрывшейся дверью.

С одной стороны, Хельмут сгорал от любопытства. Пару дней назад они с Генрихом вернулись из небольшой поездки — осматривали сторожевые башни в окрестностях Эори, и стоило предположить, что возвращение для друга прошло не так гладко… С другой, холодный разум твердил: «Это не твоё дело». Он и так слишком часто влезал в их жизнь, слишком многое себе позволял, так, может, на этот раз стоит оставить их в покое? Они оба — взрослые люди (хотя насчёт Кристины Хельмут не был уверен) и сами могут решить свои проблемы…

«Ага, вот ещё. Без тебя?» — едко заметила гордыня.

Поэтому Хельмут не выдержал и, дождавшись, когда шаги Генриха стихнут в другом конце коридора — ведь не он же остался плакать в комнате, — бросился вперёд, к изящной деревянной двери. Прислушался, надеясь, что Кристина не догадалась или не успела запереться… Всхлипывания на миг затихли, а потом стали ещё громче, чем вначале.

Любопытство подогревало ещё и то, что Генриху вообще не свойственно было поступать так. Сколько раз он утешал Кристину, заставлял её успокоиться, вытирал её слёзы и убеждал, что всё хорошо, и сосчитать нельзя… Впрочем, неудивительно, что он сорвался в конце концов. Просто Хельмут не ожидал, что это случится так скоро…

Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул в комнату.

Кристина сидела на краю кровати, закрыв лицо руками. Её плечи то и дело вздрагивали, но ни рыданий, ни даже тихих всхлипываний слышно больше не было — если она и плакала, то беззвучно, словно знала, что за ней наблюдают. Её неровно обрезанные до подбородка волосы растрепались, шнуровка на домашнем платье из серой шерсти была затянута небрежно, на ногах не было ни обуви, ни чулок, и пальцы едва доставали до мягкого ковра.

Утро только-только вступило в свои права, до завтрака оставалось не более получаса, а в спальне было темно почти как ночью — из-за тяжёлых плотных занавесок, зашторенных наглухо и не пропускавших внутрь ни одного тоненького рассветного луча. И насыщенный фиолетовый цвет — единственное, что нравилось Хельмуту в этих занавесках.

Свечи здесь тоже не горели, лишь слабый огонёк едва тлел в камине, отчего в спальне было не только темно, но и холодно. Хельмут поёжился — и даже не от холода, а от вида беззвучно плачущей Кристины. Ему её было… жалко, что ли… Нечасто увидишь её такой беспомощной, словно уличный котёнок. На войне она была совсем другой.

— Первая ссора? — подал голос Хельмут, подойдя поближе, и сложил руки на груди. — Не рано ли?

Кристина вздрогнула, но рук от лица не отняла.

— Уйди, — глухо буркнула она.

На самом деле она выразилась грубее, однако Хельмут был хорошо воспитан своими родителями, поэтому пропустил то слово мимо ушей.

Он подошёл ещё ближе, но присаживаться рядом с ней на кровать не решился — если честно, чуть брезговал, не в силах справиться с мыслью, что на этих белоснежных, чуть примятых простынях и объёмных подушках его лучший друг спал со своей женой.

— Можешь рассказать мне, что случилось, — предложил Хельмут будничным тоном.

Тогда Кристина наконец открыла лицо, положив руки на колени и сжав пальцами несчастную серую шерсть своего платья. В глазах её, красных от слёз, вспыхнул немой вопрос, левая бровь невольно поползла вверх, а губы искривились в чём-то, напоминающем презрительную ухмылку.

— Мы с тобой уже делились откровениями, помнишь? — хмыкнул Хельмут.

Что ни говори, а та поездка на остров Зари ради заключения мирного договора с леди Элис Карпер всё-таки сблизила их сильнее, чем многочисленные попытки, уговоры и даже угрозы Генриха. По сути, Кристина и Хельмут тоже заключили своеобразный мирный договор — конечно, не на пергаменте и даже не на словах, но в собственных душах.