Октавиан Август. Революционер, ставший императором

Август часто устраивал приемы гостей в своем доме и столь же часто принимал приглашения отобедать с другими, но это всегда были люди, считавшиеся по аристократическим меркам приличными. Он никогда не приглашал вольноотпущенников разделить с ним трапезу, но иногда мог пригласить в качестве гостей свободнорожденных, которые не были ни сенаторами, ни всадниками. Светоний приводит пример с бывшим speculator

 (первоначально разведчик по специальности), позже этот термин стал означать сыщика и, может быть, уже значил что-то в этом смысле, – который был приглашен отобедать. Август гостил на вилле этого человека, принимая на себя приятную обязанность его отблагодарить, и это наводит на мысль, что тот обладал, по меньшей мере, скромным достатком. Принцепс старался обходиться со всеми с почтением, соответствующим его рангу и прошлой службе, равно как и проявлял терпение, принимая просителей. Как мы уже видели, он обладал отличным чувством юмора, находя особое – и чисто римское – удовольствие в каламбурах и сарказме. Когда один горбатый сенатор был адвокатом в судебном деле, разбираемом Августом, этот человек не переставал просить принцепса: «выправьте меня, если заметите ошибку»; наконец Август язвительно заметил: «я поправлю тебя, но я не могу тебя выправить».^[650]

Шутки часто являлись прекрасным выходом из затруднительного положения, такого как отказ кому-либо. Они также порождали анекдоты, которые быстро распространялись и усиливали впечатление об Августе как об обыкновенном человеке и ни в коей мере не бездушном тиране. Один купец принес ему комплект одежды, окрашенной тирским пурпуром, но принцепс не поразился глубиной цвета. Торговец уверял его, что если он выставит ее на свет, она будет выглядеть лучше. «Что? Ты хочешь сказать, что мне придется ходить туда и сюда по балкону для того, чтобы римский народ мог видеть, что я хорошо одет!» – был ответ императора. В какой-то момент при нем был подсказчик имен, который оказался плох в запоминании и опознании людей, чтобы вовремя сообщать их имена своему господину. Однажды, когда они собирались отправиться на Форум, раб спросил, не забыл ли он что-либо из необходимого им. «Ты бы лучше взял рекомендательные письма, – сказал Август, – так как ты никого там не знаешь» (Macrobius, Saturnalia

 II. 4. 14–15).

Иногда шутки были колкими, но никогда злобными по меркам того времени – римляне с удовольствием насмехались над физическим уродством. Важнее то, что шутки никогда не сопровождались жестокими или своевольными действиями, и это оказалось заметной переменой со времен его триумвирства, когда он мог казнить людей и говорить в шутку, что они будут «пищей для питающихся мертвечиной птиц». Август не злоупотреблял своей властью ни тогда, когда шутил, ни когда занимался делами государства. Он также был готов позволить себе сделаться предметом разговоров и насмешек. Однажды он будто бы встретил человека, необыкновенно на него похожего, что побудило принцепса спросить его, не провела ли мать этого человека некоторое время в Риме. Тот ответил, что нет, но потом добавил, что туда часто ездил его отец. Сдержанность и учтивость в отношениях с другими были, вероятно, отражением истинного характера Августа – по крайней мере, на этом этапе его жизни – как и благоразумная политика. О великодушных и добрых деяниях быстро сообщалось, как, например, о случае, когда он услышал, что один незначительный сенатор ослеп и намеревается покончить с собой. Цезарь Август едва знал этого человека, но тем не менее пришел к его постели и после длительной беседы уговорил его отказаться от такого намерения.^[651]

 Сострадание и готовность взять на себя труд помочь другим с их проблемами выходили за рамки его официальных обязанностей, но являлись важными для того, чтобы убедить народ принять, а часто и полюбить его господство.^[652]