Читаем Октавиан Август. Революционер, ставший императором полностью

Однако оставался еще сорокапятилетний Тиберий, дважды консул, бывший зять, бывший коллега по трибунской власти и, вероятно, самый прославленный из живущих полководец в государстве. После восьми лет, проведенных Тиберием на Родосе, Август, наконец, стал мягче в ответах на просьбы бывшего зятя о возвращении домой. Он не дал разрешения, но вместо этого позволил Гаю Цезарю решить вопрос. Последний сначала отказал, но затем, в конце концов, согласился; говорили, что эта перемена была связана с падением Лоллия, который питал давнишнюю ненависть к Тиберию, в полной мере платившему ему взаимностью. Было это во 2 г. н. э., и «изгнанник», имя, под которым он стал известен, воротился в Рим ко времени, когда пришли известия о смерти Луция Цезаря, побудившие его открыто выразить соболезнование Августу, наполненное разделяемой с ним скорбью и притворным восхищением. В остальном, не считая того, что он отвел своего сына Друза в храм Марса Мстителя, чтобы тот мог принять мужскую тогу и записаться как совершеннолетний гражданин, Тиберий позаботился о том, чтобы уклониться от исполнения и самой незначительной роли в общественной жизни. Он не проживал в своем собственном огромном доме, принадлежавшем прежде Помпею, а затем Антонию, но вместо этого переехал на одну из вилл Мецената на окраине города.[662]

И снова Август рассматривал не одного, но нескольких преемников – разговоры современных ученых о регентах и местоблюстителях вместо кандидата, которого он действительно желал, опять неубедительны. Август так не думал и явно ожидал, что ближайшие члены семьи будут способны работать как одна команда и делить власть – нельзя сказать, что такая его уверенность была реалистична. В конечном счете, разрешение Августом династического вопроса явилось из всех самым сложным и не общепринятым. На первом этапе Тиберий усыновил своего племянника Германика. Затем, 26 мая Август усыновил Тиберия и Агриппу Постума. Не было ничего необычного в усыновлении подростка, но абсолютно беспримерным было усыновление сорокапятилетнего бывшего консула, который в то время имел двух совершеннолетних сыновей, Германика и младшего Друза. Фактически Август приобрел не только двух сыновей, но и двух внуков. Вскоре были устроены браки с целью оформить связи внутри этого второго поколения. Германик должен был жениться на Агриппине, дочери Агриппы и Юлии, тогда как его сестру Ливиллу, которую, кажется, прежде намечали выдать замуж за Гая Цезаря, теперь намеревались выдать замуж за Друза. Тиберий оставался холостым, отчасти по склонности, но также потому, что, конечно, трудно было подыскать подходящую пару для кого-либо, кто был женат на единственной дочери Цезаря.

Один Постум был лишним, и не просто потому, что оставался единственным, кто не являлся ни сыном, ни внуком Ливии. Он был на тридцать лет моложе Тиберия и гораздо ближе по возрасту к сыновьям последнего, и даже моложе их, и должен был казаться имевшим с ними больше общего, чем со своим новоявленным братом. И не делалось никакой попытки ускорить его карьеру и общественный рост. Должен был пройти еще один год, прежде чем он удостоился церемонии, знаменовавшей его вступление в совершеннолетний возраст. В прошлом Август предпочел стать консулом для того, чтобы иметь возможность представить таким образом народу своих сыновей Гая и Луция. Для Постума он этого не делал, и хотя после того никогда вновь не занимал консульство, нежелание брать на себя обязанности по этой церемонии в его старческом возрасте, возможно, имели большее отношение к этому, нежели к чему-либо еще. Более знаменательно, что Постуму в отличие от его умерших братьев не был пожалован титул первейшего среди молодых людей, и никоим образом не было возвещено о предоставлении ему доступа в сенат и получении в ближайшее время магистратуры. Равным образом, не шла речь о браке со столь же заметной персоной из членов большого семейства Августа. На данный момент изменение, состоящее в том, что из внука принцепса он стал его сыном, давало Постуму имя Цезарь, но предоставляло мало других непосредственных выгод.[663]

Перейти на страницу:

Все книги серии Страницы истории

Европа перед катастрофой, 1890–1914
Европа перед катастрофой, 1890–1914

Последние десятилетия перед Великой войной, которая станет Первой мировой… Европа на пороге одной из глобальных катастроф ХХ века, повлекшей страшные жертвы, в очередной раз перекроившей границы государств и судьбы целых народов.Медленный упадок Великобритании, пытающейся удержать остатки недавнего викторианского величия, – и борьба Германской империи за место под солнцем. Позорное «дело Дрейфуса», всколыхнувшее все цивилизованные страны, – и небывалый подъем международного анархистского движения.Аристократия еще сильна и могущественна, народ все еще беден и обездолен, но уже раздаются первые подземные толчки – предвестники чудовищного землетрясения, которое погубит вековые империи и навсегда изменит сам ход мировой истории.Таков мир, который открывает читателю знаменитая писательница Барбара Такман, дважды лауреат Пулитцеровской премии и автор «Августовских пушек»!

Барбара Такман

Военная документалистика и аналитика
Двенадцать цезарей
Двенадцать цезарей

Дерзкий и необычный историко-литературный проект от современного ученого, решившего создать собственную версию бессмертной «Жизни двенадцати цезарей» Светония Транквилла — с учетом всего того всеобъемлющего объема материалов и знаний, которыми владеют историки XXI века!Безумец Калигула и мудрые Веспасиан и Тит. Слабохарактерный Клавдий и распутные, жестокие сибариты Тиберий и Нерон. Циничный реалист Домициан — и идеалист Отон. И конечно, те двое, о ком бесконечно спорили при жизни и продолжают столь же ожесточенно спорить даже сейчас, — Цезарь и Август, без которых просто не было бы великой Римской империи.Они буквально оживают перед нами в книге Мэтью Деннисона, а вместе с ними и их мир — роскошный, жестокий, непобедимый, развратный, гениальный, всемогущий Pax Romana…

Мэтью Деннисон

История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное